Лотос

Ее кровать застелена покрывалом с принтом в виде мандалы[33], состоящей из темно-серого и аквамаринового цветов. Комната украшена классными плакатами, цилиндрическими свечами, различными безделушками и причудливым декором, а стены выкрашены в светло-мятный цвет, – во всем этом чувствуется Сидни.

Присев на край кровати, я складываю руки на коленях и жду, рассеянно оглядывая комнату. Мой взгляд падает на ее прикроватный столик. На мгновение отвлекшись на гипнотизирующую лавовую лампу, я переключаюсь на роман с закладкой. Поверх книги лежит устройство странной формы, которое заставляет меня нахмурить брови от любопытства.

Это любопытство берет надо мной верх, и я тянусь к предмету, изучая его со смесью заинтригованности и недоумения. Мой большой палец нажимает на кнопку, и хитроумное приспособление оживает, жужжа и вибрируя в моих руках. Вздрогнув, я отпускаю его, и оно с грохотом падает на деревянный пол. Должно быть, это какой-то электронный массажер.

Невероятно.

Я наклоняюсь, чтобы взять устройство, неловко выключаю его, затем быстро убираю в ящик прикроватной тумбочки. Мое внимание привлекает книга, поэтому я хватаю ее и начинаю листать страницы, – мне не терпится узнать, какие истории нравятся Сидни.

Вскоре правда раскрывается, и я разрываюсь между желанием спрятать книгу вместе с вибрирующим устройством или продолжить читать ее.

Боже правый.

У меня есть целый ряд жгучих вопросов, от которых мои щеки пылают, но один особенно любопытен:

Что такое влажный маффин?

Я настолько поглощен эротической прозой, что даже не слышу, как выключается душ и раздаются шаги. Тем не менее я слышу удивленный вздох из дверного проема спальни.

Резко поднимаю голову и вижу Сидни с широко раскрытыми глазами, стоящую в нескольких футах от меня в одной футболке. Ее волосы все еще влажные, вода капает на хлопчатобумажную ткань и деревянный пол.

Я прочищаю горло, выпрямляясь на декоративных подушках.

– Приношу свои извинения… Я зашел без разрешения.

Она моргает, ноги словно приклеены к полу.

– Я могла быть голой.

– Да, могу представить, это было бы крайне неловко. – Я изо всех сил стараюсь не представлять это. – Я видел твою книгу, и она показалась мне захватывающей.

Она нервно улыбается и прерывисто дышит.

– Понимаю.

– Твой вкус в литературе… неожиданный. – Я боюсь, что она собирается отругать меня, но поза Сидни начинает смягчаться, ее подбородок опускается на грудь, с губ срывается тихий смех. Все еще держа книгу в руке, я опускаю взгляд на открытые страницы и начинаю читать отрывок вслух: – Она сжимает его теплые яйца своей дрожащей рукой…

Румянец появляется мгновенно, стоит Сидни подойти ко мне, ее мокрые пряди волос оставляют за собой крошечные капельки.

Приблизившись, она пытается выхватить книгу у меня из рук, но я уворачиваюсь от нее.

– Почему температура имеет значение? – спрашиваю я с намеком на улыбку.

С ее губ срывается вздох раздражения и, возможно, подобие смущения.

– Это описание, Оливер. Помогает вовлечь читателя в происходящее.

Она протягивает руку. Я уворачиваюсь, держа книгу высоко над головой, а затем прочищаю горло, поддразнивая:

– Это были приятные семьдесят два градуса.

– Оливер! – Сидни приподнимается на цыпочки, ее смех завораживающе контрастирует с румянцем, заливающим ее щеки. Она тщетно пытается вернуть свой роман.

Я тоже смеюсь, все еще продолжая уворачиваться. Но она не сдается, поэтому забирается на меня сверху, оседлав. Я откидываюсь еще дальше назад, вытягивая руку так далеко, как только могу.

– Что такое влажный маффин?

– Прекрати! – Смех сотрясает ее тело, когда она прижимается ко мне. Ее грудь оказывается на одном уровне с моим лицом, и она вскакивает с моих колен в последней попытке вернуть свою книгу. – Ты ужасен, – говорит она с игривым упреком. Ее холодные волосы хлещут меня по щеке, когда она наконец сдается.

И тут до меня доходит, что все это время на ней, кроме футболки, были лишь тонкие трусики. На эту мысль мое тело начинает странным образом реагировать. Когда ее промежность сталкивается с твердой выпуклостью под моими брюками, у меня вырывается резкий вздох и напряженный стон. Мы оба забываем о книге.

Сидни замирает, улыбка медленно и завораживающе сходит с ее лица, подобно тому, как солнце садится за горизонт после великолепного летнего дня. Ее руки лежат у меня на плечах, а пальцы сдавливают ткань рубашки, – как будто она пытается удержать легкое, беззаботное настроение. Но оно улетучилось, прямо как выпавшая из моих рук книга, приземлившаяся на матрас рядом с нами. Теперь у меня появилась возможность схватить Сидни за бедра. Это прикосновение кажется мучительно знакомым.

Настала очередь Сидни прерывисто выдохнуть и издать полный похоти стон. Этот звук отдается приятным возбуждением в моем паху. В этот момент я понимаю, что если бы мог воссоздать одну из сцен ее книги, то умер бы счастливым человеком.

Ее глаза закрыты и скрывают правду, которая, как она знает, мне все равно известна.