Протягивая руку, чтобы сжать его предплечье, я одними губами произношу «спасибо» и отхожу. Мои глаза ярко сияют от благодарности. Разворачиваясь, мое сердце подскакивает к горлу. Я подхожу к Оливеру, допивающего через соломинку свой дайкири.
Он такой милый.
– Эй, красавчик. У меня хорошие новости, – говорю я, наклоняясь вперед со скрещенными руками. Его взгляд задерживается на моей груди, прежде чем перемещается выше.
Медленно. Очень медленно.
– Ты считаешь меня красивым? – он сияет.
Его глупая ухмылка и затуманенный взгляд приводят меня к одному выводу: он опьянел.
– Да, – отвечаю я ему, не в силах избавиться от кокетливых интонаций в своем тоне. – Очень красивый. Ты также милый, добрый, умный, преданный, храбрый и еще тысячи других положительных качеств.
– Я довольно хорош в «Боггле»[43]
.С моих губ срывается смешок, смешавшийся с грубым фырканьем, а затем я ударяю себя по лбу. Когда я поднимаю голову, то вижу милые ямочки Оливера и его взгляд, как у лани. Я оглядываюсь в поисках его стрелы Купидона, но не могу ее найти – вероятно, она уже застряла в моем сердце.
– Ты также хорош в том, чтобы пить клубничное пюре с алкоголем.
– Это восхитительно, и мне очень понравился гарнир в виде фруктового салата, – говорит он мне, слегка наклоняясь вперед, так что наши носы почти соприкасаются через стойку. – У тебя впечатляющий талант к кулинарному искусству, Сидни Невилл.
– Дерьмо. Я нашла свое призвание.
– Я бы, безусловно, поддержал это творческое начинание.
Десять сантиметров. Десять сантиметров – это все, что нужно, чтобы почувствовать его губы на своих.
Я отгоняю эту мысль.
– Итак, хорошая новость в том, что моя смена закончилась. Брант отправил меня домой пораньше.
– Ты можешь отбыть?
– Я могу отбыть. – Выпрямившись, я достаю из-под стойки свою сумочку и перекидываю ее через плечо. В мгновение ока я оказываюсь у прилавка, машу на прощание Бранту и Ребекке и беру Оливера за руку. – Готов?
В его глазах появляется озорной огонек.
– Закончим для начала здесь, – говорит он, беря мою ладонь в свою и начиная тянуть меня в противоположном направлении. – Танец.
– Оливер, нет, в тебе говорит ром. – Комичный визг срывается с моих губ, когда он игнорирует мои протесты и тащит меня на танцпол, залитый светом стробоскопов и извивающимися телами. – Ты ведь видел, как я танцую, верно? Плохо.
– И ты, конечно, видела, насколько я неуклюжий. Мы можем выглядеть глупо вместе, – говорит он, и его улыбка не исчезает, а только становится шире.
Гейб бочком подходит к нам, покрытый испариной, Табита прижимается к нему с пылающими щеками. Они стискивают друг друга в объятиях и пьяны от чистого счастья.
– Черт возьми, да, Оливер, – кричит он, прикрывая ладони ко рту и издавая радостный возглас. Он взмахивает кулаком в воздух, затем сопровождает это свистом, привлекая внимание других посетителей.
Мы все четверо смеемся, искренне, без стеснения, и я знаю, что этот момент запомнится мне на всю оставшуюся жизнь. Я и мои мальчики – мои милые, красивые мужчины, улыбающиеся и живые, вместе, сотрясающиеся от неподдельной радости. Последние два десятилетия смываются, как послание в бутылке: то, что содержало отчаянную мольбу из глубины моего сердца; письмо человеку на небесах, держащему мои желания в своих умелых руках.
Желания, все из которых сводились к одному-единственному, написанному тысячью разных способов.
Когда руки Оливера обхватывают меня, смело притягивая к своей груди, я проигрываю бой, в котором не собиралась побеждать. Я прижимаюсь к нему, мое собственное счастье вторгается в каждую частичку, которую я намеренно оставляла пустой слишком много лет. Эти кусочки были оставлены для него.
Только для него.
Я крепко обнимаю его, вдыхая древесно-кедровый одеколон и бодрящее мыло на его коже. Все танцуют вокруг нас, размахивая руками и смеясь под оптимистичную песню, а мы тонем, раскачиваемся, медленно плывем, поглощенные самим существованием друг друга.
Я смотрю на него снизу вверх, прижав подбородок к его груди и зная заранее, что он смотрит на меня сверху вниз своими каштановыми глазами.
– Оливер…
– Не надо, Сид. – Оливер запускает пальцы в мои волосы, его ногти слегка касаются моей кожи. Мы танцуем в такт музыке, но это наша собственная музыка – та, которую мы создаем вместе. Улыбка, которой он одаривает меня, – это прекрасное крещендо. – Просто позволь мне держать тебя.
Прерывистое дыхание оставляет меня на нетвердых ногах, мои руки и сердце сжимаются сильнее, чем когда-либо прежде.
– Меня трудно удержать, – признаюсь я, слова вырвались из клубка страха внутри меня.
Но улыбка Оливера становится только шире, когда он прижимает мою щеку к своей груди, его ладонь все еще баюкает мой затылок, как будто я его заветная мечта.
– Ничто из того, за что стоит держаться, никогда не бывает слишком трудным.