Лотос, рожденный в грязи

– А ты, начальник, с какой целью интересуешься? – протянул проводник, сузив глаза.

– Да уж сильно интересно и подробно рассказываешь, – не испугался сержант. – Видимо, доводилось часто бывать?

– Ну, ты ж сам понимаешь, живем мы тут, тут и трудимся. Где дров наколоть, где за продуктами мотнуться, ну и лодки, а как же. – Семен немного расслабился, выпрямился. – Так что – дальше идти будем или назад повернем, пока еще не поздно?

– Никуда мы не повернем, – решительно заявила Тина. – Сколько еще идти до скита?

– Ну, тебе хватит, чтоб совсем вымотаться, – снисходительно усмехнулся проводник и развернулся, снова вставая на тропу.

Тина чуть придержала за рукав сержанта и шепнула ему:

– А он судимый, сидевший, заметили?

– А то, – кивнул сержант. – Вы не переживайте, я начеку, если что – обезвредим.

– Вы чего там застряли? – гаркнул отошедший уже метров на сто проводник.

– Сапог у меня слетел! – отозвалась Тина. – Митя, постарайтесь не провоцировать его больше, – попросила она сержанта, и тот молча сжал ее руку.

Запах гари становился все сильнее, темнота совсем укрыла тайгу, Тине казалось, что они идут прямо в большой костер. Но проводник был спокоен, шел размеренно, хотя и намного медленнее, чем до этого.

«Чего он тянет? – думала Тина. – Ночь уже скоро, совсем ничего не видно, как мы в такой темноте место найдем? Он-то ориентируется, но в любой момент шагнет в заросли, и все, мы пропали с Митей. Есть у него какой-то план, я чувствую».

Внезапно проводник остановился, развернулся, и Тина, проворонив этот момент, сделала еще два шага, в тот же момент напоровшись на что-тоострое, от чего резко заболело справа в боку. Она охнула, прижала ладонь к боку и стала заваливаться с тропы в сторону. Перепрыгнув через нее, Семен бросился на Митю, Тина не успела понять, что происходит, но услышала сперва вскрик, потом хлопок выстрела и увидела, как долговязая фигура проводника мешком валится на тропу.

Митя, зажимая порезанное правое плечо, перешагивал через тело Семена и негромко звал:

– Валентина… Валентина, вы где? Я фонарь уронил, отзовитесь…

Тина из последних сил постаралась привстать:

– Митя… Митя, я здесь… я, кажется, ранена…

Сержант опустился возле нее на колени, пошарил рукой вокруг и наткнулся на ее фонарь, валявшийся, к счастью, совсем рядом, направил луч на Тину:

– Я посмотрю, ладно? Куда он вас?

– Тут… справа… – она попыталась задрать куртку, но та не поддавалась, а расстегнуть «молнию» сил уже не было – хотелось спать, и Тина закрыла глаза.

Запах гари несколькими часами ранее привлек и Кущина с Нарышкиным и их группой.

– Что может тут гореть? – спросил Вовчик у Григория, и тот пожал плечами:

– Да бес его… Так-то нечему.

– Может, в ските костер жгут?

– Им просто так жечь запрещено, с утра готовят, потом гасят.

И тут они услышали истошные женские крики, от которых у всех в буквальном смысле зашевелились волосы. Несколько женщин кричали на одной ноте, не звали на помощь, не вспоминали матерей – просто выли, а в какой-то момент их перекрыл зычный женский же голос, читавший на одной ноте какую-то молитву.

– Это же скит горит! – рявкнул Добрыня, хватая за грудки проводника, но тот и сам не собирался стоять и бездействовать, вырвался из рук Кущина и крикнул:

– Давайте бегом, тут уже недалеко осталось!

Полицейские вместе с Нарышкиным рванули вслед за Григорием по тропе, а Добрыня, замешкавшись, оступился и кувыркнулся в овраг. Пролетев метров пятнадцать вниз, он выругался во весь голос, отдышался и начал карабкаться вверх, радуясь мысленно, что это не болото, а всего лишь сухой и довольно пологий овраг. Выбравшись, он побежал на голоса, не разбирая дороги, боялся только одного – не успеть.

Землянки почти догорели. Навесы из бревен и веток над запертыми дверями больше не напоминали факелы, только дым тянулся вверх, а из-под земли уже не доносились истошные крики сгоравших заживо женщин вперемежку с громкими молитвами, возносимыми Величайшему.

– Да что вы все стоите?! – заорал Добрыня, кидаясь к ближайшей землянке. – Они же заживо сгорели, вы люди или нет?!

Нарышкин поймал его за руку, еле удержал, покачнувшись, сбил с ног и, навалившись сверху, зашипел:

– Успокойся! Все кончилось, не видишь? Мы не сможем помочь… там завалены входы, не пробиться, мы одну дверь сняли, а там – земля навалена. Они замурованы, не поможешь…

– И что – стоять и смотреть? – бился под ним Вовчик, стараясь вырваться, но Нарышкин держал его на удивление крепко:

– Тихо, сказал! Тоже в огонь полезешь?

– На все воля Величайшего, – пробасил рядом проводник, и Кущин почувствовал желание затолкать в огонь и его тоже. – Они сами такую судьбу выбрали, в дальних скитах жить, от мира совсем отдалиться, чтобы грязь не прилипала. Девственницами умереть хотели.

– Погоди… – вдруг произнес Нарышкин, переводя взгляд с Добрыни на Григория. – А ведь это ж духовник такой приказ отдал! Вчера, вспомни, Вова, как он сказал – спасайте девственниц, пусть дух их соединится с дыханием Величайшего?

– Вроде, – кивнул Добрыня.