Лотта Ленья. В окружении гениев

Лотта осматривается в маленькой комнате матери, которая сегодня ей кажется еще более тесной, чем раньше. Она точно помнит, как потертая ткань дивана царапает голую кожу. Мать и сестра Мариедль сидят на диване и смотрят на нее в ожидании. Лотта выбрала деревянный кухонный стул. Он неудобный, зато в обивке не витает неприятный запах отца и отчима. На секунду Лотта жалеет, что не послушала Отто, когда он утром настаивал на поездке в Сан-Ремо.

— Дай мне встать, пожалуйста, — со смехом воскликнула она, отстраняя от него свое потное тело.

Шутливо возмущаясь, он выпрямляется:

— Ты точно не хочешь поехать со мной?

— Я обещала маме приехать.

Она поворачивается на спину и приподнимается на локтях.

— Я буду через два дня. Жди меня на Ривьере. Разве это не прекрасно звучит? — Она с наслаждением повторила свою просьбу, подчеркивая каждое «р». — Жди меня на Ривьере.

С собачьим рычанием он перекатился на нее, прижав крепко к матрацу.

— Но не заставляй меня ждать слишком долго, слышишь?

Лотта не была против, чтобы ее хоть раз взяли силой, приблизила его лицо к своему и поцеловала в губы.

— Мне ведь не надо уходить прямо сейчас.

Ее никогда не впечатляло жеманство других девушек. По ее опыту, редко получаешь то, что хочешь, притворяясь, что не хочешь. В самом начале их романа она все же колебалась, узнав о его ребенке. Он сам тогда, видно, забыл о нем, но их общий коллега Лотте напомнил. Хотя было уже поздно. Они с Отто попали в водоворот страстей, в котором тягчайший грех — не пережить такое большое чувство. Оно оправдывало любые жертвы. Сопротивляться я совершенно не в состоянии. Но мысль о его семье иногда ее задевает. Лота отожествляет себя с ребенком — наверное, потому, что у нее нет своего и она все еще остается дочерью.

В комнате матери она задумывается, не остаются ли в итоге все они детьми, пока есть такая комната и в ней — мать. Как бы ни были тягостны воспоминания, Лотту еще больше пугает осознание того, что не будет никакой Йоханны Бламауэр, к которой она может вернуться. Лотта хотела, чтобы матери не было тяжело в ее присутствии.

— Как Курт? — Упрек невозможно не услышать.

— Замечательно, мама. Он пишет новое произведение. И наверное, даже не замечает, что меня рядом нет. Ты даже не знаешь, мама, каково иногда быть с ним.

— Это хорошо, он парень культурный, твой муж. Толковый, вон из какой семьи, если подумать.

Лотта подавляет смех. Она знает, что бедные люди должны защищаться от богатых, презирая их.

— Он такой, — подтверждает Лотта.

— Курт поедет с тобой в Сан-Ремо? — Мариедль с любопытством смотрит на нее.

Сестра Лотты почти на десять лет младше и уже достаточно взрослая, чтобы обзавестись собственным домом. Но несмотря на это, по-прежнему живет на Амайсгассе. Мариедль — вообще-то ее зовут Мария — остается здесь, хотя ненавидит отчима. Ей не нравится думать, что есть мир за пределами Пенцинга. Понять это Лотта не в состоянии. В последнее время она так много путешествовала, но все равно чувствует, как сдавливает грудь. В объятиях нового любовника это чувство ослабевает, но полностью никогда не проходит, кроме, возможно, моментов соединения с ним.

Лотта качает головой:

— К сожалению, Курт не может поехать. Теперь он знаменитость. Он не отрывается от работы, только сочиняет.

— А ты так похорошела, Лотта.

Мариедль осторожно проводит рукой по ее блузе из нежного струящегося материала.

— Правда? — спрашивает Лотта с улыбкой.

— Да, правда.

Мариедль очень милая. Ни искорки зависти. Сан-Ремо для нее — белое пятно на карте, где, наверное, живут какие-то нереальные существа, которыми она восхищается на экране, но для Мариедль там могли бы жить и драконы. Да и Лотте ее новая жизнь с Отто кажется какой-то нереальной, будто на сцене. В Сан-Ремо они бы без оглядки играли, пили, спали вместе. Лотта была права, когда подумала, что с такими, как Отто, живется легко.Он всегда уверен в себе и легок на подъем. А у Курта наоборот, в голове не перестают крутиться мысли. Как ни странно, после расставания они ведут себя друг с другом совершенно естественно. Иногда ей кажется, что он лучше самой Лотты понимает, что ее притягивает к Отто. В моменты отчаяния она злится на Курта за его полное понимание и истолковывает его как признак абсолютного безразличия. Может, он даже наслаждается тем, что ему не надо больше со мной считаться? И опять же, такое впечатление, что он притворяется, воспринимая все легко, потому что раз и навсегда решил любить ее, даже вопреки ее желанию.

Эта мысль, возможно, даже еще ужаснее, потому что ей хотелось, чтобы ее любили безрассудно. Ее образ, отраженный в глазах нового любовника, укрепляет уверенность в себе, а под испытующим взглядом Курта она всегда чувствует себя немного виноватой. Но Курт сейчас кажется вполне довольным.

— Наконец-то я снова могу заниматься музыкой, — ликовал он во время их последней встречи.