Лотта Ленья. В окружении гениев

— Они просто не понимают этого, — кричит Брехт. — Мы прямо плюем на их народно-сентиментальные чувства. Речь идет об алчности, которой мы поддаемся, если верим в призрачную утопию. Об ответственности, которую несет за это капитализм.

Вайль уходит в себя и мрачно разглядывает свои руки.

— Они шлифуют свою собственную утопию. Когда я вижу, как поступают с нашим спектаклем, я не осмелюсь поверить, что мы сможем победить в борьбе за власть. Хоть у лейпцигцев сохраняется смелость продолжать спектакль.

Брехт ударяет по столу.

— Это борьба, которую нужно выдержать.

Втайне Лотта спрашивает себя, не жалеет ли Брехт, что пропустил скандал в Лейпциге. Курт выглядит совершенно подавленным, а Брехт, похоже, воодушевился этим событием. Он живет столкновениями и процветает в окопах — правда, пока стреляют словами. Другое дело Кас, который добровольно ушел на войну солдатом. А Брехт предпочел работу в лазарете, но зато написал, опираясь на впечатления Каса, «Легенду о мертвом солдате» — раненом, похороненном, а потом откопанном для дальнейшей борьбы.

Но сегодня Кас с угрюмой миной прерывает старого друга, когда тот начинает разглагольствовать о классовой борьбе, которой должно быть подчинено все остальное.

— Все это приобретает диктаторские черты.

Брехт снисходительно смотрит на него:

— А по-другому вы не поймете.

— Мы вообще-то создаем театр или нет? — спрашивает спокойно Кас.

Курт одобрительно стучит по столу.

— Спасибо, Кас. Я тоже хочу сочинять не для идеологий, а для сцены и людей.

Перекошенная физиономия Брехта могла бы заставить боязливого пригнуться. Но прежде чем он успевает что-то ответить, к их столику подходит человек с камерой.

— Извините, нельзя ли сделать фотографию господина Вайля и господина Брехта?

Ни с того ни с сего Брехт бьет его кулаком в лицо. Что-то хрустит, и из носа журналиста течет кровь.

Курт вскакивает, чтобы помочь. Осторожно кладет руку на его плечо:

— Вы в порядке?

Журналист хватается за нос и потом удивленно смотрит на размазанную по ладони кровь, будто хочет спросить, что с ним только что произошло.

— Думаю, да.

— Пошел вон, — с пеной у рта кричит Брехт. — Я никогда больше не буду фотографироваться с Вайлем. Не хочу быть на одной картинке с этим оперным дураком, этим фальшивым Рихардом Штраусом. Музыка ничто без моего текста.

— Будут последствия, — говорит журналист, перед тем как бодро уйти из ресторана.

Курт опускается на свое место. Страдальческий вид мужа вызывает в Лотте желание схватить его за аккуратный воротничок и встряхнуть как сле-дует. Вместо того чтобы тоскливо пялиться в пустоту, он должен был дать хорошенько в морду этому Брехту.

— Почему ты ему это позволяешь? — спрашивает она, когда Брехт на минуту отходит в туалет.

— С такими бесполезно дискутировать, — защищаясь, бормочет Курт. — Но я обещаю, что «Тот, кто говорит да» — мой последний спектакль с ним, а затем уже конец.

Кас склоняется к нему:

— Я за, давай сделаем что-то свое. Это невыносимо.

Курт благодарно улыбается.

Ну вот! Лотта снова испытывает облегчение, что ко всему этому не имеет никакого отношения. Она в очередной раз сыграет Дженни, но теперь в фильме. Как заманчиво! И самое интересное, что ее роль для «Трехгрошового фильма» основательно переработана. Причем для этого они отщипнули песню у Каролы, которая исполняет роль Полли. Эта баллада пиратки Дженни — замечательная вещь. Карола, наверное, плачет по ночам в подушку, но не надо было выкаблучиваться. Лотте на записи разрешили спеть это произведение, и оно приобрело мировой успех. Неудивительно, что и в фильме хотели услышать именно ее.

Будет в этот полдень

тишина вблизи причала,

И отвечу я:

«Казните всех подряд!»

Смутившись, Лотта заметила, что все вылупились и смотрят на нее. Должно быть, она напевала слишком громко. Поднимая бокал, она произносит тост за Курта и Каса:

— «И если голова падает, я говорю: „Ой“». Слава богу, что это не ваши головы, если учесть, что уважаемый господин Брехт, как он показал сегодня, умеет бить не только словами.

СЦЕНА 5Большая опера — Вена,

апрель 1932 года

Вопреки обещанию, данному когда-то матери, она снова возвращается в Вену — в этот раз как победительница. Лотта прижимается крепче к мужу во время прогулки по знакомым улицам. Она колебалась, прежде чем согласиться на роль в австрийской постановке «Расцвет и падение города Махагони». Не была уверена, справится ли с такой музыкой. И потом, какой-то холодок пробегал при мысли о долгом пребывании в Вене. Но, воодушевленная Куртом, сдалась. Ведь она не то чтобы не хотела петь партию, которая была предназначена именно для нее. Да и прекрасно было бы встретить маму и братьев с сестрами.

Но сначала она собирается познакомиться с другими участниками актерского состава. Молодой режиссер Ганс Хайнсхаймер пригласил всех выпить.

— Мне очень интересно. Хотел бы знать, что ты в хороших руках, прежде чем уеду. — Курт осторожно сжимает ее руку.

— Когда тебе нужно в Берлин?

— Скоро.