Лоуренс Аравийский

Вдали на востоке показались толпы народа, движущиеся на север. Мы отправили людей хавейтат, чтобы захватить их, и через час они вернулись. Каждый из них со смехом вел мула или вьючную лошадь, несчастных, бессильных животных, слишком ясно доказывающих своим видом, каким лишениям подвергалась разбитая армия. Их всадниками были невооруженные солдаты, спасавшиеся бегством от англичан. Люди хавейтат гнушались брать подобных пленных.

— Мы отдали их деревенским ребятам в качестве слуг, — усмехнулся Заал, улыбаясь своими тонкими губами.

С запада к нам пришли вести, что немногочисленные роты турок отступают перед атаками генерала Чавела. Мы послали против них вооруженные отряды из людей наим, крестьянского племени, примкнувшего к нам прошлой ночью в Шейх-Мискине. Так давно подготовлявшееся нами восстание масс сейчас вздымалось бурным потоком, так как с каждым нашим успехом вооружались все новые мятежники. В двухдневный срок мы могли бы двинуть шестьдесят тысяч вооруженных людей.

Над горой, за которой скрывалась Деръа, мы увидели густой дым. Какой-то всадник легким галопом подскакал к Таллалу и сообщил, что немцы подожгли аэропланы и склады, и приготовились эвакуировать город. Английский аэроплан сбросил записку, что войска генерала Барроу находятся вблизи Ремте, и что две турецких колонны, одна в составе четырех тысяч человек, а вторая в составе двух тысяч, отступают в нашем направлении из Деръа и Мезериба.

Мне казалось, что эти шесть тысяч человек представляли собой все, что оставалось от турецкой четвертой армии в Деръа и от седьмой армии, которая задерживала наступление Барроу. Уничтожив их, мы бы целиком выполнили здесь свою задачу. Все же, пока мы в этом не убедимся, следовало удерживать в наших руках Шейх-Саад. Поэтому мы решили большую турецкую колонну в составе четырех тысяч человек пропустить, послав за ней лишь Халида с его людьми руалла и частью северных крестьян, чтобы они тревожили ее с флангов и с тыла.

Ближайшая колонна в две тысячи человек была более нам под силу. Их легко остановит половина наших регулярных войск с двумя орудиями. Таллал был встревожен, так как намеченная ими дорога вела через его собственную деревню Тафас. Он склонил нас к решению поспешить туда и овладеть мостом на юг от нее. К несчастью, при измученности наших людей спешка становилась сомнительной. Я поскакал со своим эскадроном в Тафас, надеясь занять незаметную позицию в виде заслона и отступать с боем, пока не подоспеют остальные. На половине пути нам попались навстречу верховые арабы, которые гнали ватагу ограбленных догола пленных по направлению к Шейх Сааду.

Арабы рассказали, что турецкая колонна — последний уланский полк Джемаль-паши — уже вступила в Тафас. Когда показалась деревня, мы, обнаружив, что турки заняли ее и что оттуда доносились звуки случайных выстрелов, сделали возле нее привал. Тонкие столбы дыма подымались между домами.

Мы залегли для наблюдений и увидали, что неприятельский отряд уходит от своего сборного пункта, находившегося за домами. Они маршировали в полном порядке в направлении Мискина, а уланы впереди и в тылу. Смешанный строй состоял из пехоты, расположенной в колонну, защищаемую с флангов пулеметами и содержавшую в центре орудия и транспорт. Мы открыли огонь по фронтовой части их линий, когда она показалась из-за домов. Турки в ответ направили на нас два полевых орудия. Шрапнель, как и обычно, давала перелет и, не причинив вреда, пролетала над нашими головами.

Нури подъехал к нам вместе с капитаном французской артиллерии Пизани. Перед шеренгами войск скакали Ауда абу-Тайи и Таллал, взбешенный рассказами людей клана о страданиях, которым подверглась деревня. Сейчас ее покидали последние ряды турок.

Наша пехота заняла позицию и открыла частую стрельбу, приведя в смятение вражеский арьергард.

Деревня лежала безмолвная, застланная медленными клубами дыма. Приблизившись, мы увидали серые груды трупов. Вдруг из-за груды вышла маленькая фигурка. Это был ребенок трех или четырех лет. Его грязная рубашонка на одном плече и боку залита была кровью, которая струилась из широкой рваной раны на шее.

Ребенок пробежал несколько шагов, затем остановился и удивительно звонким голосом (может быть, потому что все остальные молчали) закричал:

— Не бей меня, баба.[72]

Абд эль-Азиз (это была его деревня, и ребенок мог принадлежать к его родне), соскочил с верблюда и опустился на колени в траву рядом с ребенком. Порывистое движение испугало ребенка, он протянул руки и попытался крикнуть, но вместо этого упал, кровь хлынула и залила его рубашку; мне кажется, что он тут же умер.

Мы миновали трупы, направляясь к деревне. Сейчас нам было понятно, что ее безмолвие означает смерть и ужас. На окраинах шли низкие глиняные стены овчарен, и на одной из крыш я заметил что-то красно-белое. Вглядевшись, я увидел на ней лежавшее лицом вниз тело женщины, пригвожденное между ее голыми ногами зубчатым штыком, рукоятка которого зловеще торчала в воздухе. Возле нее валялось около двадцати трупов, убитых самыми разнообразными способами.