Лоуренс Аравийский

Наши великолепные верблюды делали слишком большие шаги, и мы, не сознавая того, все больше и больше опережали тяжело нагруженных индусов. Гассан Шах-Джемадар выслал одного человека, чтобы тот не терял нас из виду, затем другого, а за вторым и третьего, пока его отряд не вытянулся в длинную вереницу торопящихся людей. Тут он шепотом отдал настоятельное распоряжение идти медленно, но, дойдя до нас через тройную передачу, это распоряжение стало совершенно невразумительным.

Мы остановились. Ночные звуки нарушали тишину. Слабый ветерок порывами приносил запах увядающих трав. Затем мы опять двинулись в путь, но медленнее. Казалось, часы проходили за часами, а равнине все еще не было конца. Мы почувствовали, что звезды ведут нас по неправильному пути.

У Ллойда где-то был компас. Мы остановились и пытались ощупью найти его в глубоких седельных мешках Ллойда. Подъехавший Торн разыскал его. Мы встали вокруг, делая вычисления по блестящей стрелке компаса, и переменили Орион на более попутную Полярную звезду.

И опять мы бесконечно шли вперед, пока Ллойд, когда мы карабкались на высокий вал, не натянул, зевая, поводьев и не протянул вперед руку. Далеко на нашем пути на горизонте вырисовывались два куба, чернея на фоне темного неба, а возле них — остроконечная крыша. Мы находились на прямом пути к станции Шедий. Мы свернули направо и поспешно затрусили через открытую местность, немного беспокоясь, что растянувшийся за нами караван мог не заметить внезапной перемены направления. Но все кончилось благополучно, и несколько минут спустя мы обменивались в соседней ложбине радостными замечаниями на различнейших языках: английском и турецком, арабском и урду.[46]

От лагеря турок слабо доносился волнующий лай собак.

Сейчас мы знали, где находимся, и взяли новое направление, чтобы обойти первый блокгауз ниже Шедия.

Мы уверенно выбирали дорогу, надеясь вскоре пересечь железнодорожное полотно. Но время медленно тянулось, а мы все его не видели.

Была полночь, мы уж шли шесть часов, и Ллойд с горечью сказал, что к утру мы можем дойти до Багдада, — тут не могло быть никакой железной дороги. Торн увидал ряд деревьев, и ему показалось, что они движутся. Затворы наших винтовок щелкнули, но деревья оказались лишь деревьями.

Мы оставили надежду и безучастно поехали дальше, качаясь в седлах. Уставшие веки смыкались. Индусы опять далеко отстали. Но через час перед нами неясно вырисовался вал, не похожий на предыдущие. У него были прямые очертания, и вдоль — на всем его протяжении — темнели пятна, которые могли быть тенью от водосточных отверстий. Когда мы приблизились, вдоль его края возникла изгородь из острых жердей. То были телеграфные столбы.

Мы проворно остановили наш отряд и поехали в сторону, а затем прямо, чтобы разузнать, что скрывалось под тишиной местности.

Мы ожидали, что внезапно свет поглотит темноту, а тишину сменят залпы выстрелов. Но все было спокойно. Мы достигли вала и нашли его покинутым. Мы спешились и обегали вдоль и поперек каждую тропинку на расстоянии двухсот ярдов: полное безлюдье. Можно было пройти здесь в полной безопасности.

Я велел немедленно переходить железную дорогу и двинуться на восток в безлюдную, дружественную пустыню. Сам же я сел на рельсы под поющими проводами, пока мимо меня не прошли, пересекая полотно, все верблюды, ступая со свойственной им по ночам напряженной беззвучностью. Через час мы устроили роздых до рассвета.

На следующий день мы нашли Ауду, расположившегося лагерем на неровном, заросшем кустарником пространстве на юго-западе от колодцев. Он встретил нас принужденно. Он отослал свои большие палатки и женщин, чтобы они были вне досягаемости турецких аэропланов. В лагере находилось лишь немного людей его клана тайи, и те яростно спорили о распределении причитающегося им вознаграждения. Старику было грустно, что мы нашли его со столь слабыми силами.

Я старался изо всех сил уладить раздоры, пытаясь придать мыслям арабов новое направление, и достиг полной удачи. Арабы начали улыбаться, что уже являлось победой.

Когда мы, закусив, бродили по серым, сухим канавам, я открыл Заалу мои планы экспедиции к мостам Ярмука. Они ему очень не понравились. Заал в октябре был не таким, как в августе. Успех превратил неутомимого в езде храбреца в благоразумного, осторожного человека, для которого жизнь стала драгоценной благодаря свалившемуся богатству. Раньше он повел бы меня, куда бы я ни захотел, но последний набег подверг испытанию его характер, и сейчас он заявил, что сядет в седло лишь в том случае, если я лично потребую его участия.

Я спросил, какую группу мы могли бы набрать. Он назвал трех человек из лагеря как подходящих участников для такого отчаянного дела. Брать троих из племени тайи было бы хуже, чем никого не брать, так как их самодовольство заразило бы остальных людей, между тем как их самих было слишком мало, чтобы можно было обойтись ими одними. Поэтому я заявил, что сделаю попытку найти людей где-либо в другом месте. Заал, казалось, почувствовал облегчение.