Башня действительно оказалась гораздо выше. Где-то на середине пути, если вообще можно было строить предположение о том, сколько еще осталось, Феникс понял, что слабеет. Обман зрения, или что это могло бы быть, действительно оказался почище всех препятствий вместе взятых. Лезть по отвесной стене вверх и вверх, скрежеща стальными когтями о кладку, превратилось в настоящую муку, как не поднимешь взгляд — долгожданный балкон всё еще слишком далек. Однако спускаться вниз тоже нечего было и думать. Слишком высоко, и Карнаж прекрасно знал, что силы оставят его раньше. Поэтому, стиснув зубы, он вперил взгляд в стену и решил продолжать, пока не выдохнется. Фут за футом по нагретой солнцем кладке, которую обдавало его горячим дыханием. Он впал в какое-то полузабытье, но руки и ноги продолжали работать. Ужасно хотелось пить, мышцы сводило от усталости и приходилось часто останавливаться, чтобы дать им отдохнуть. Карнаж уже и не думал смотреть вверх, чтобы прикинуть, сколько еще оставалось до балкона. Это восхождение начало казаться ему бесконечным, и он даже не сразу понял, когда протянувшаяся в очередной раз вверх рука уперлась в нависающую каменную плиту.
— О-па, — еле слышно прошептал Феникс, облизывая пересохшие губы. — Да неужели? Чего ж так рано?!
Тяжело перевалившись через край балкона, полукровка бухнулся на теплый камень и лежал так, приходя в себя. Прополоскав рот водой из фляги, «ловец удачи» поднялся и, покачиваясь, стоял, рассматривая четыре огромные каменные статуи, в задумчивости сидевшие в ряд на парапете. Развитые плечи и ноги, огромные когти на мощных лапах, рога подстать, вытянутые, как у ящеров, морды, сложенные крылья и длинные хвосты — образчик, что надо для сочинителя баллад. Барды возносили бы их в строках нехитрых рифм, как возносили все, что угодно, лишь бы это делало слушателей щедрыми. А еще было очень желательно, чтобы сама живописуемая тварь держалась от персоны сочинителя как можно дальше.
Романтику современных баллад Феникс понимал не всегда, отчего долго любоваться на готовых с минуты на минуту пробудиться монстров не собирался.
— Жили-были, не тужили, четверо горгулий! — цинично пробормотал полукровка, отстегивая от пояса шикарный фивландский шестопер, который прихватил у одного настолько же рассеянного, насколько и лысого, гнома. Удар за ударом оружие начало вгрызаться в головы монстров, безжалостно раскалывая работу скульптора, вдохнувшего жизнь в грубый камень. Закончив с монстрами, чьи обезглавленные статуи теперь тихо и смирно встречали полуденное солнце, как и полагалось всем статуям, полукровка повесил шестопер на пояс и, кряхтя, уселся в прохладной тени, подложив торбу под поясницу.
С моря подул свежий ветерок, приветливо теребя волосы. По небу беспечно плыли облака. Карнаж старался не провалиться в сон, который подступал к усталому телу, а оно всеми своими частями ратовало за это и не видело более необходимости бодрствовать. Разум вскоре сдался, и «ловец удачи» провалился в свинцовую дремоту переутомленного рассудка.