Ловчий

— Говорите, прошло сорок пять, минут? — Этот вопрос адресовался уже мне.

— Сорок шесть с половиной, если быть точным. Их привязали к лошадям и потащили наверх. Должно быть, они давно уже там.

— Подъем не так прост, как кажется, — заметил Павел. — Даже для лошадей.

Я торопил своих спутников, но в глубине души надеялся, что мы не очень отстаем от похитителей. Да и Гаврилыч не такой человек, чтобы позволить гнать себя как скотину. Наверняка он сделал все возможное, чтобы затянуть подъем. Словом, у нас есть реальная возможность сократить разрыв во времени, а может даже, чем черт не шутит, догнать кавалькаду.

Тут я заметил, что на втором плече Павла висит небольшой мешок, вроде бы пустой, и поинтересовался, с какой целью он взят.

— Там щитомордник, — спокойно ответил Павел.

— Щитомордник? — не сразу понял я.

— Одна из самых ядовитых змей, — доверительно сообщил он. — В кишлаке их почему-то… — (я невольно перешел на другую сторону), — опасаются больше, чем кобр или эф. Считают, что укус щитомордника неизлечим, хотя это не так. Мистика какая-то! Правда, я сцедил у него яд, но они-то об этом не знают. Посмотрим, может, это существо принесет нам больше пользы, чем ружье. У меня, откровенно говоря, нет желания обзаводиться врагами в Ак-Ляйляке. Как, впрочем, и в долине.

— Неужели вы поймали эту тварь в огороде Мумина-бобо? — спросил я, игнорируя его последние фразы.

— Почему вы так решили?

— По-моему, днем вы не охотились.

— Это точно. Готовился на завтра. То есть уже на сегодня. А этого красавца поймал утром, перед тем как тормознуть вашу машину.

И хотя утренняя поездка осталась в прошлом, я невольно передернулся. Знай я, что у попутчика с собой змея, возможно, не подобрал бы его на дороге. Неужели с того момента не прошло еще и суток? А такое впечатление, что это случилось давным-давно.

— Скажите, Павел… Этот мешок… Неужели змея не может выбраться из него?

— Как завязать, — усмехнулся он. — Притом внутри есть еще одна завязка. Хотя всякое бывает. В самый первый год приключилось у меня одно ЧП. Вернулся я с охоты в город с полным мешком змей и попутно заглянул к приятелю. Прихожу наконец домой, начинаю сортировать свой улов и вдруг замечаю, что не хватает двух кобр. А выползти они могли только в тот момент, когда я сидел у приятеля. Притом яд я еще не брал. Я к телефону — никто не отвечает. Неужто опоздал? А на дворе уже ночь. Транспорт не ходит, неспокойно, а добираться — на другой конец города. Поймал все же попутку. Ох, и перенервничал я тогда!

— Змей-то нашли?

— Представьте себе, забрались, паршивки, за холодильник, к мотору. Он греется при работе, а они ведь обожают тепло. До сих пор не пойму, как они умудрились выбраться из мешка.

— Приятель не перестал с вами здороваться?

— А как бы поступили вы?

— Интересный вопрос…

Между тем мы подошли к месту, откуда круто вверх уходила серпантинная дорога. Вся она лежала в плотной тени.

— Двигаться будем гуськом, — сказал змеелов. — Я первый.

Никто не возражал.

Мне уже приходилось упоминать, что дорога на верхнее пастбище вилась по крутой, сужающейся кверху наклонной плоскости, будто из гигантского пирога вырезали замысловатый кусок.

Впрочем, сравнение с наклонной плоскостью не вполне уместно, поскольку двигаться по оси было невозможно, только змейкой. Каждый виток отделялся от предыдущего крутым уступом, превышающим человеческий рост. Ничего не стоило оступиться и переломать себе ноги. Поэтому мы стремились ступать след в след, надеясь, что наш проводник не допустит ни одной ошибки. Скалы, вертикально поднимающиеся с обеих сторон, сводили на нет всякую видимость. Мы прихватили с собой два фонарика, но пользоваться ими не рисковали, дабы не выдать себя.

— Ни звука! — предупредил нас змеелов. — Здесь очень сильное эхо. Даже наш шепот могут услыхать на верху.

Шаг за шагом мы продвигались вперед, в полном напряжении душевных и физических сил, молча, в чернильном мраке.

Впрочем, никакого ощущения движения не возникало. Лишь по участившемуся дыханию да бешеному стуку сердца можно было сделать вывод, что восхождение все-таки, происходит.

Но вот появился и ориентир.

Когда мы поднялись выше кишлачных деревьев (не низкорослого тутовника, а могучих карагачей, чинар и орешин), нашему взору открылись два огромных костра, по-прежнему пылавших на площади, где шумел свадебный той. Гремела музыка, мелькали гигантские тени. В зависимости от того, на каком из виражей дороги мы находились, костры появлялись то по правую руку, то по левую, и эта периодическая «смена полюсов» производила впечатление ирреальности происходящего. Мы словно бы проникали в ставшую податливой толщу гор без всякой надежды вернуться обратно.

Костры становились все меньше и меньше, вот они уже напоминали пламя зажженных спичек, а конца нашему походу не предвиделось. Чуть более светлый клинышек неба над головой казался недоступным, ноги налились свинцом, а сердце прыгало где-то у горла, как взбесившийся лягушонок.