Ловец Чудес

Коллекционер одержим вампирами, раз ждал двадцать три года, чтобы поймать одного из них. Вкусы и интересы состоятельных людей никогда не были мне понятны – за это я получил от учителя прозвище Простак, когда проходил обучение в Ордене. Я никак не мог уловить суть, постичь причину, по которой богачи готовы расстаться с доброй половиной своего состояния ради проклятой безделушки вроде шара с джинном или неувядающего цветка с могилы девушки, умершей в ночь перед свадьбой.

«Мышление бедняка», – говорил учитель и закатывал глаза. Он много лет втолковывал мне, что для наших заказчиков их коллекции – это еще один повод похвастаться перед приятелями, добавить себе статуса, веса в обществе. Это как конюшня, полная чистокровных лошадей. Только лошадьми, даже самыми прекрасными, уже никого не удивить, а вот мумифицированную голову персидского царя, прослывшего при жизни колдуном, точно никто не видел.

С детства я мечтал о деньгах, они казались мне панацеей от всего. Если у тебя есть деньги, ты можешь покупать еду, хорошую одежду, лечиться, оплачивать достойное жилье. Мне казалось и кажется до сих пор, что этого достаточно. Что так и выглядит счастливая жизнь. Но люди, у которых еда никогда не заканчивалась, мыслят иначе. Поэтому я налетел на Дебору во время нашей первой встречи – мне показалось, что она всего лишь дочь некогда богатых родителей, пустая, как их банковский счет. Подумалось, что, пока я бросал школу, чтобы найти работу, она выбирала платья, что на ее тарелке всегда была еда, что она каталась на лошади, пока я, намазанный мазью от чесотки, спал на прохудившемся матрасе. Дебора любила литературу, искусство, разбиралась в живописи и музыке, а я искал возможность заработать на хлеб. Вот она, разница в мышлении: человек, у которого нет денег, просто не имеет возможности чем-то интересоваться, он пытается выжить. Много ли тех, кто способен оценить Ван Гога на голодный желудок? А если он ел в последний раз несколько дней назад?

Пресытившись деньгами, комфортом, путешествиями и любовными утехами, Коллекционеры начали собирать Чудеса в надежде вернуть вкус к жизни. Не знаю, удается ли им. Впервые узнав, чем занимается Орден, я расхохотался и предложил учителю вывезти богачей в трущобы и оставить там без денег, чтобы они получили незабываемые впечатления. С серьезным лицом он ответил, что подобный досуг для Коллекционеров организует другое общество.

Веки отяжелели. Обессилев от нервного напряжения, я привалился спиной к кровати и, как мне показалось, просто моргнул, однако открыть глаза уже не сумел.

Разум оказался в плену навязчивых образов и тревоги, пот струился по спине, но руки оставались ледяными. Пытаясь вырваться из болезненной дремы, я звал Филиппа, силуэт которого нечетко вырисовывался на фоне окна, но он не оборачивался. Позже я понял, что кричал не вслух, а внутри себя, что взывал к нему мысленно, потому что не мог открыть рот.

Существо за порогом ликовало – я ощущал его злобу. Оно было голодно, ужасно голодно, но не уходило в надежде, что рано или поздно мы покинем комнату, обложенную цветами чеснока. В дрожащей темноте я видел его фигуру – изломанную, закутанную в истлевший саван. Бледное лицо расплывалось, и, сколько я ни пытался его рассмотреть, мне не удавалось сосредоточиться на нем. Внезапно Филипп отошел от окна и склонился надо мной. Я почувствовал, что он одержим злой волей, и попытался вытянуть перед собой руки, но тщетно: тело словно превратилось в камень. Его огромные пальцы тянулись к моему горлу, а я ничего не мог сделать.

– Просыпайся! – вдруг донеслось до меня. – Давай, нужно идти.

Я вскрикнул и открыл глаза, Филипп отпрянул и удивленно уставился на меня.

– Вставай, – подозрительно прищурившись, сказал он, – рассвет наступил.

– Уже? – Я уставился на разлившуюся за окном серость. – Оно ушло?

– Несколько минут назад. – Филипп поднял с пола рюкзак и спросил: – Тебе что-то снилось?

– Нет, – соврал я, – ничего.

Ничто в замке не выдавало присутствия ночного гостя – пыль толстым слоем покрывала лестницу, но на ней я увидел только наши следы. У двери комнаты, ставшей для нас укрытием, тоже ничего не изменилось, будто ночь была выдумкой, а кошмар, порожденный ею, – лишь плодом нашей фантазии.

Филипп спускался первым. Я, предоставленный сам себе, остановился, чтобы рассмотреть старые картины, накрытые тканью.

Под истлевшей материей обнаружился портрет мужчины. Ничего особенного, просто привлекательный человек средних лет с седыми висками и носом, напоминающим орлиный клюв. На нем была старинная одежда, не пиджак, а, скорее, камзол со стоячим воротником. Фон портретист выбрал мрачный – черно-серый, он напомнил мне тьму, клубившуюся ночью у двери. Одежда на мужчине была темно-красная, цвет красок насыщенный, будто художник только вчера заглядывал сюда, чтобы обновить работу.