Ловец духов

Тело Джонники перестало дрожать, взор прояснился. От этого глаза её стали ещё восхитительнее. Они наполнились смущением, любопытством и даже какой-то толикой разочарования. Она звонко рассмеялась. Первый раз я проассоциировал её смех не с какой-нибудь дикой выходкой, а с живостью блеска глаз.

– Ты утратил свой дар, ловец, или как там тебя теперь величать?

Я грузно опустился на мокрый песок.

– Это не могло произойти, – промямлил я, а потом настойчиво добавил: – Я должен попробовать ещё раз!

– Ни за что! – игриво отмахнулась Джонника. Она перекатилась на живот и принялась болтать ногами. Благо, не унимавшаяся стихия не сильно докучала ей.

– Бедненький, – сочувственно проговорила она, пытаясь совладать с чувствами, ещё не вполне стихнувшими после давешней погони. – Что же теперь ты станешь делать?

– Да чёрт с ним, с этим даром! Не нужен он мне и не был нужен никогда. Господи, забирай его! Довольно, натешился, – я подскочил, со злобой уставившись в небо.

– Не грози небесам, помяни добрый совет, – пролепетал призрак, накручивая на палец каштановый локон.

Я сник и сел рядом. Не беда, что у Джонники не было тела, зато я чувствовал тепло, исходившее от неё. Так струилась энергия. В полумраке ливня она светилась прекраснее, чем когда-либо прежде.

– Знаешь, а ведь мне искренне не хотелось развоплощать тебя, – признался я. Признался не для того, чтобы оправдаться или получить в ответ благодарность, а просто потому, что стоило порадоваться тому, что, возможно, впервые в жизни всё произошло так, как я желал, пускай и не так, как надо.

– Я всё видела, – с укором.

– Ты сердишься?

– Это будет слишком глупо звучать, если я скажу, что нет?

Несмотря на дождь, погодя сменившийся гадливой моросью, несмотря на одежду, промокшую насквозь и ставшую тяжёлой и холодной, я продолжал сидеть рядом, чувствуя такое надреальное, но в то же время столь искреннее тепло призрака, что вполне мог бы назвать себя самым счастливым человеком в этой части Вселенной. Казалось, сама вечность у наших ног, вечность для нас двоих. И ничего не было, кроме нас: кроме меня и Джонники, да ещё, быть может, света её бесподобных изумрудных глаз.

Если бы только не одно обстоятельство.

– А ведь ваши попытаются избавиться от меня, не так ли? – спросил я безучастно-идиллическим тоном.

– С одной стороны, зачем ты им теперь, а с другой…

Мне почему-то было совсем не страшно:

– И что самое забавное, я ничего не смогу противопоставить им, верно?

– Да, пожалуй. Однажды они таки достанут тебя – рано или поздно.

– Неужто я был такой уж невыносимой задницей?

– Не то слово!

Она обняла меня сзади и коснулась щекой щеки. В этом касании было столько любви, столько преданности, сколько, пожалуй, я за всю свою предшествующую жизнь вместе взятую не испытывал. Впервые я в полной мере осознал, насколько тёплые чувства возможны для призраков, насколько они изощрённее и чище, чем наши, человеческие. Кто мы после этого, как не живые мертвецы, слепые богачи, которые не ведают о собственном богатстве.

– Я буду защищать тебя от других, – с материнской заботой сказала Джонника. В её голосе нежность смешалась с латентной угрозой по отношению ко всем потенциальным недругам, и это было бесподобно.

Я усмехнулся. Ещё и получаса не прошло, как я хотел убить её, а теперь она предлагала мне своё покровительство, даже не предлагала – просто констатировала факт. Причём нисколько при этом не жеманничая, совершенно искренне и без задней мысли. Я переживал чувства призрака так же ярко, как если бы сам был нежитью, и потому нисколько не сомневался в подлинности намерений Джонники.

– Сколько у нас времени? – спросил я, разыскивая затерявшийся в полумраке горизонт. Не знаю почему, но мне безумно хотелось уцепиться за него взглядом. Возможно, для того, чтобы поверить в то, что внешний мир не обрушился, словно карточный домик, также как мой внутренний. Хотелось верить, что в нём хоть что-то осталось прежним, незыблемым.

– Немного. Надо полагать, дня два или три. Потом всё станет слишком очевидно.

– Это больше, чем может показаться.

– Для того, чтобы извести друг друга сожалениями о несбывшемся, вполне, но не для того, что я чувствую по отношению к тебе!

Это напоминало мгновение перед прыжком в бездну, которое словно застывает, но потом нещадное время толкает тебя в спину, и чьи-то глаза навсегда остаются позади, чтобы смотреть на удаляющийся стан милого.

– Так и есть, так и есть, Джонника… Я люблю тебя! Люблю, как не любил никого прежде. Люблю, хоть и понимаю, что ничего путного из этого не выйдет, что сама надежда пакует чемоданы. Увы, нам никогда не быть счастливыми вместе, но, знаешь, это и неважно, потому что я слишком сильно люблю тебя! – в порыве чувств я страстно обхватил её руки у себя на шее. Мои ладони беспрепятственно прошли сквозь них. Я испугался так сильно, что в оцепенении едва смог выдавить из себя: – Джонника, ты таешь!