Loving Longest 2 (СИ)

— Не знаю… мне кажется, Гватрен… Он бывал там, и он хорошо к Тургону относился; я видела, как он помогает ему надеть верхнее платье и приносит еду. Мне кажется, Гватрен бы очень расстроился, если бы с Тургоном случилось что-то совсем плохое, а этого не было — он вроде повеселел даже.

— Ты, конечно, лучше его знаешь, — сказал Амрод, имея в виду Гватрена, — но…

— Фаэлин, а ты представляешь, что вообще было в той башне? Тюрьма? Лаборатория? — спросил Майтимо.

— Там… мне кажется, там покои лорда Маэглина, — грустно ответила Финдуилас. — Я даже… даже как-то не связала…

Майтимо молчал. Амрод выжидающе смотрел на брата.

Перед глазами у Майтимо стояли стеклянные цветы, которые только что показал ему Амрод. Амрод, конечно, ни о чём не подумал, но сам Майтимо видел работы Тургона раньше и ни с чем перепутать их не мог.

Он был хорошо знаком со всеми детьми Финголфина и часто бывал у них дома, но была одна странность: в комнату Тургона он никогда не заглядывал, — она всегда была заперта. Фингон со смехом говорил, что, в отличие от младших, Тургон поддерживает у себя идеальный порядок и к нему не надо наведываться с уборкой.

Однажды, придя к ним, Майтимо застал дома одного Тургона. Тот со своей обычной сдержанной любезностью предложил ему молока и печенья; Майтимо сидел напротив него в огромной белой кухне дома Финголфина, Тургон улыбался ему, и Майтимо набрался смелости спросить:

— Почему ты всё время закрываешь свою комнату?

— Если хочешь, — ответил Тургон, — я тебе её покажу.

Он протянул Майтимо узкую руку и повёл его по коридору. Тургон повернул ключ, и зашёл. Комната оказалась очень тёмной; за окном были густые кусты, усыпанные цветами, окно обвивал плющ. Тургон несколькими движениями зажёг огни.

Здесь были лучащиеся светом опалово-хрустальные цветы, медово-оранжевые сосуды с золотыми искрами внутри, полупрозрачные вазы, в стенах которых застыли серебряные колосья и странные изумрудные ягоды, письменный прибор, похожий на зелёную пенную волну, тонкостенные хрупкие, совершенно прозрачные лампы — казалось, ледяные узоры на них парят в воздухе вокруг огня.

— Это… это невероятно, — выговорил Майтимо. — Это всё ты сделал? Почему ты это никому не показываешь?

— Это всего лишь стекло, — улыбнулся Тургон. — Ничего особенного.

Однажды, через несколько лет после того дня, Майтимо увидел во время приёма в доме Финголфина на столе переливающуюся сиренево-золотую вазу — работу Тургона. Феанор и Финголфин подошли к ней; Финголфин что-то сказал, и Майтимо услышал, как Феанор ответил:

— Это подогретый песок и пепел, Аракано, — когда Феанор показывал своё недовольство, он называл Финголфина его материнским именем, — твоему сыну уже не десять лет, а он всё лепит куличики из песка. Не пойму, зачем ты ставишь это на стол. Это же всё не настоящее. — Феанор нервно тронул ожерелье у себя на шее.

Майтимо стало страшно неудобно; краем глаза он видел, как побледнел Тургон. Когда гости разошлись, он спустился в сад; ему хотелось попросить прощения у Тургона, сказать ему что-то ободряющее; он подошёл к окну его комнаты и понял — поздно.

Вся комната, полы, кровать, стены, стол — были усеяны сверкающими осколками; Пенлод и Фингон держали Тургона за руки, но всё уже было разбито. Майтимо страшно испугался за Фингона — в таком разгроме он мог бы опасно порезаться.

— Прекрати! Немедленно! — Фингон вцепился в руки младшего брата так, что Майтимо показалось — он вот-вот сломает ему запястья. Пенлод судорожно обнимал Тургона сзади, уткнувшись лицом ему в плечо. — Что ты делаешь! — Никогда до этого на лице Фингона Майтимо не видел такой ярости. — Ты не имеешь права так делать! Турьо!

Тургон молчал. Он дрожал не переставая, и единственный раз за всю их жизнь Майтимо увидел, как он плачет.

Майтимо любил Тургона. Любил, потому что он был братом Фингона — хотя он и знал об их тяжёлой ссоре, которую Фингон пытался от него скрыть. И он просто его любил, потому что понимал, что несмотря на свой величественный образ, который он создал себе здесь, в Средиземье, Тургон — светлое, хрупкое, такое же беззащитное и ранимое существо, как и его стеклянные цветы, и, думал Майтимо, одного удара достаточно, чтобы разбить его.

Он уже достаточно намучился от мысли, что Тургон погибал, когда он, здоровый, сильный, умелый воин (о потерянной правой ладони он уже давно забыл) ничего не сделал, чтобы помочь, чтобы хотя бы попытаться его спасти. И сейчас жить дальше с мыслью, что Тургон в плену, что над ним издевались, мучили, может быть — насиловали, он не смог.

— Я должен его найти, — сказал он, обращаясь к Амроду. — Должен. Хотя бы попробовать. Я должен вытащить его оттуда.

— Если ты думаешь, что должен… — начал Амрод.

— Нет! — с негодованием ответил Маэдрос. — Конечно же, нет! — он понял, что Амрод хочет сказать «если ты думаешь, что должен отплатить Фингону за своё спасение».