– Отправляйтесь туда и станьте ловцом человеков. Цель работы проста. В СССР на пороге эпоха перемен. Для основной массы населения, если рассудить прагматично, было бы полезно пройти эту эпоху спокойно и сохранить все хорошее из старой, а не воевать с коммунистическим наследием. Эта борьба с мертвецами выгодна только будущей олигархии. Найдите тех, кто постарается для нее!
Другой бы в этом случае начал бы бурно выяснять, что от него хотят, и назадавал бы кучу вопросов, но Арсений долго молчал, из чего его собеседник сделал вывод о полной собственной правоте. Арсений глядел на свой доставшийся от деда перстень, которому, по семейному преданию, было два века. Предание то гласило, что когда-то этот перстень был символом принадлежности его предка к масонской ложе – организации «вольных каменщиков», считавших, что именно они вольны положить в строительство общемирового человеческого дома тот камушек, который может нарушить законы, по которым строится этот дом, и все пойдет по-другому. Поэтому они и считали себя подлинно свободными, раз у них есть возможность внести в историю что-то свое, без оглядок на законы бытия.
Каждый мечтает о свободе, и каждый понимает ее по-своему, – подумал Арсений. Видимо, и он не достиг той свободы, какая ему нужна, если, имея финансовые возможности осуществить самые фантастические желания, томится унаследованным от деда каким-то ощущением неотплаченной родовой обиды. Странно, когда-то в детстве масонские ложи, о тайных обрядах которых он читал в книгах, казались ему собранием наивных не наигравшихся в детстве чудаковатых простаков. А теперь он с грустью завидует им, имевшим возможность почувствовать себя подлинно свободными. И вот сейчас ему предложили возможность почувствовать то, что когда-то ощущал его предок, первым надевший на палец этот перстень.
Что есть свобода? Не знаю. Но я хочу ее, – сказал себе Арсений. И вслух произнес:
– Я согласен.
В Россию, а вернее, еще СССР, Арсений приехал заокеанским меценатом, из любви к исторической родине жаждущим помочь возрождению ее величия и духовной чистоты. Раздавая гранты деятелям искусства, он не уставал обыгрывать в торжественных речах историческую фразу «Москва – третий Рим». Эта фраза, действительно, крутилась в его голове, когда он с интересом старался постичь дыхание жизни советского общества. Общество это на самом деле напоминало ему и древний Рим, и Византию эпохи их самых последних дней. Достигнув сытой жизни, эти империи доживали свой век, погрузившись в бессмысленные внутренние интриги и цепляясь за старые обычаи, трусливо не веря в саму возможность саморазрушения. А окраины уже осаждались полчищами варваров, но причиной скорого краха империй были все-таки не они – варваров хватало во все времена. Что-то разъедало эти империи изнутри, словно жир, которым обросли их мозги, начинал разлагаться…
Арсений стал «ловцом человеков». Он словно звериным чутьем падальщика умел найти тех, кто вызывал у него наибольшее отвращение, при чьем виде его родовая обида начинала подавать свой голос. У других не было этого чутья, но у него – было. И он возвышал этих людей, делая их голос слышимым на всю страну. И новоиспеченные кумиры, едва почувствовав слабость власти, которой стало вдруг неловко бороться с инакомыслящими, с каждым новым своим выходом к публике пробовали свои силы в том, чтобы холуйски выковырять какие-то обиды на откормившую их страну и плюнуть в ее сторону. Издавались книги и журналы, наполненные мазохистским смакованием самых плохих страниц советского прошлого.
Он просматривал множество появляющихся в то время самиздатовских книг, находя из сотен авторов тех, кто при получении финансовой поддержки рванется с пеной у рта обличать барские замашки раскисшей власти. Время профессионалов придет позже. Сейчас в авангард были нужны вдохновленные холуи, жаждущие более дикого барина и не способные со здоровым цинизмом глядеть на настоящее и в будущее. Пусть они верят, говорил себе Арсений, что все само собой счастливо образуется и головы народа просветлеют под потоком их грязи. И для этого они будут фанатично выковыривать из почти вековой давности любые мерзости и глупости. И напитавшиеся ими люди, в которых советским временем тоже не воспитан этот здоровый спокойный цинизм, набухнут от обид, словно стоящий в углу ребенок, и перестанут еще чем-то дорожить… И послушные любым сорвавшимся на них переменам, будут тоже верить, что все вот-вот счастливо образуется и точно не станет хуже, чем было.
Благодаря Арсению выделенные им люди попадали в известные всей стране издания, создавали свои новые телепрограмы и газеты – слово их неслось повсюду, ошеломляя и заставляя с озлобленной обидой на таившую правду власть пересказывать услышанное.
– Знаете, какая у меня настольная книга? – спросил однажды по приезду на родину Арсений тех двоих, кто отправил его сюда. – Вы в ней ничего не поймете. Я сам прочитаю строчку и прошу местных толкователей расшифровать смысл и примеры привести.
– Труды Ленина?
– Нет, сборник поговорок и всяких там житейских выражений.