Ловцы человеков

Через несколько месяцев после этой встречи Марина ушла от мужа и переехала к нему. Станислав употребил все силы на то, чтобы действительно, на этот раз все было иначе. Но что-то было все равно не так. Да, часто его усилия отзывались в ней восторженным уважением. Но того искреннего восторженного смеха, которым она встречала когда-то его фантазии, не было. Они не гуляли уже под ее смех и его полет фантазий, как это было в детстве. Почему? Когда он напрямую спросил ее об этом, она просто ответила – так не смешно.

– Я так и не стал самим собой? – вдруг спросил он.

– Нет, – также вдруг ответила она.

Он тогда пожалел, что у них нет совместных маленьких детей. Он бы рассказывал им сказки, может, его фантазия еще способна работать в этом старом русле, и тогда бы действительно все было иначе. В конце концов он как-то подумал: надо было, как говорил о себе Наполеон, «жениться на брюхе» – привести в дом молодую жену, которая бы с испугом благоговела перед даваемым им материальным благополучием, завести детей… Но тут же вспомнил, что, как правило, испуганное благоговение, когда человек пресыщается им, меняется на диаметрально противоположные чувства. А он не сумеет удержать женщину от этого пресыщения – былой романтики его школьных лет давно нет и в помине.

С той минуты он бросил свои усилия создать что-то идеальное из своей новой семьи. Как ему показалось, с Мариной произошло примерно это же. Странно, – подумал он. – мы оба рванулись друг к другу, словно увидали друг в друге издали чего-то необычное, а сейчас топчемся перед друг другом в скуке, словно не можем этого разглядеть вблизи.

Скука никуда не ушла, и однажды он резко огрызнулся в разговоре с Мариной. Та ничего не сказала, вышла в другую комнату и тихо проплакала весь вечер. Это было настолько непривычно для него, что показалось невыносимым. Но и подойти сказать было нечего. Они промолчали целую неделю, и вдруг он с ужасом почувствовал, что это молчание не примиряет, а только сильнее отдаляет их.

Она уйдет и мне нечего сказать, чтобы остановить ее! – понял он и, не заходя домой, перед выходными умчал с парой знакомых на охоту в далекую северную губернию. Один из них взял с собой незнакомого молодого человека, Станислав не стал интересоваться тем, кто это и как с ним связан хозяин крохотной охотничьей базы. Но этот молодой человек неожиданно первым заговорил с ним.

– Бог дал вам дар, но вы не приняли его, – сказал он.

– Ну, может, я что-то и не предугадал в своих способностях. Так ведь к ним инструкции не прилагалось, – не желая менять жизнерадостный настрой всей беседы, ответил Станислав. – Если бы бог дал мне шанс все поправить…

– Пусть будет так. Когда вы вернетесь домой, вас ждет этот шанс.

– Простите, вы уполномочены говорить от лица божественного начала? Тогда бы я попросил сказать… Э-э…– попробовал отшутиться Станислав и не сразу нашелся, что сказать дальше. – Ну… Что есть истина?

– Истина прежде всего в том, что каждый из нас живет с отчаянием – тот ли он, кем ему стоило становиться. Не потерял ли он возможность открыть свое лицо, привыкнув носить маски. Именно это отчаяние заставляет нас любить жизнь, такую жестокую и непредсказуемую. Откройся этому отчаянию – и ты полюбишь жизнь.

…Когда поздним вечером следующего дня Станислав зашел домой, Марина ждала его, одетая в верхнюю одежду. Видимо, она, зная, что он появится-таки к вечеру, давно оделась и сидела, ожидая его, чтобы что-то сказать на прощанье.

И все-таки она не такая, как все, – подумал он. – Другая бы просто ушла, понося меня и жалея себя. И я тоже не такой, как все – если она уйдет, я буду вечно повторять: так и живи теперь, трус…

– Прости, Марина. Я все это брошу, мы усыновим ребенка, и я буду рассказывать ему сказки. Я буду жить тем, что стану сочинять настоящие сказки и сценарии к мультфильмам. Согласна ли ты стать проводником к моему настоящему призванию? Мне не дойти до него одному…

– Хорошо, – сказала она, встала, сняла плащ и прошла обратно в дом.

***

За окном лежал первый снег – белый-белый, в еще не сверкающей своей белизне, а словно бледное покрывало, сквозь которое просвечивает прикрытая им полузастывшая чернота. С неба струились его хлопья, тихонько переваливаясь в воздухе, словно они катились по отвесному склону. Хлопья сбивались в груды на разлапистых ветвях сосен вокруг, скатывались с них и плавно ложились на землю, словно элемент мозаики – в точно назначенное ему место на общей картине. Ложащийся, может быть, на несколько часов первый снежный покров заставляет все живое чувствовать оправданность любых перемен куда сильнее, чем весенняя капель. И это ощущение неизбежности происходящего наполняет мир спокойствием перед будущей жестокостью морозов и метелей.