В середине второй недели в Хабихтбурге появилась Эния, то есть принцесса Анна из Трапезунда, как верили люди, не знавшие её настоящего имени и настоящего занятия. А я все эти десять дней не мог себе позволить её узнать. Отец Верона прислал грамотного писца (который, конечно, должен был выполнять также и роль шпиона), задачей которого было записывать все показания, которые я получу от участников боя. Таким образом, мы узнали о стрелах, несущихся на крыльях демонов, о волшебном тумане, темноте, вызванной при помощи заклинания (ибо почему же ещё во время нападения войск Палатината облака заслонили луну и звёзды, если не при помощи тёмных сил?), о зловещих глазах, появляющихся в кровавом свете факелов, о комете, которая предвещала несчастье, о колдовской влаге, намочившей тетивы арбалетов и о панике, магически вызванной среди лошадей. И о многих других вещах. Я приказал записывать все показания. Только Риттер осмелился высказать своё мнение по поводу всего этого цирка – конечно, предварительно проверив, что никто нас не подслушивает.
– Кто знает, кто знает, – пробормотал он. – Может быть, в этом есть зерно истины? – Он быстро перекрестился.
Я покачал головой, потому что если уж даже Хайнц начал видеть в этом действие чёрной магии, то это означало, что подобное мнение должно быть распространено среди обычных солдат. Риттер заметил мой жест.
– А вы не верите? – Спросил он.
– Я верю в одно, а именно в то, что Инквизиториум и папство существенно расходятся в понимании ереси. Мы хотим раскрыть истинное лицо врагов Господа нашего, они же хотят найти этих врагов любой ценой. А если врагов нет, то их придумают...
– Вы изменились…
– Я не изменился, господин Риттер. Поймите одно: я могу без особых усилий убедить вас, что плечистый молодой человек с волосатой грудью на самом деле привлекательная блондинка...
Он засмеялся, но я его не поддержал.
– Поверьте, и не такие вещи рассказывали люди на столе у палача... И не такие признания я слышал своими ушами...
Улыбка исчезла с его лица, как кровь, стёртая тряпкой.
– Беда лишь в том, что это по-прежнему будет мужчина, – продолжил я. – И то, что я вас убедил, не изменит реальной картины мира. Между тем, мы, инквизиторы, хотим знать, какова эта правда, а не только видеть её искажённую тень.
Он задумался, пару раз дёрнул себя за бороду. Потом обратил взгляд на меня.
– Всё это должно, наверное, для чего-то служить, – прошептал он, внимательно глядя в сторону двери, словно он мог проникнуть взглядом сквозь дерево и увидеть, что нас кто-то подслушивает. – Но для чего? Впрочем, – он махнул рукой – епископ пришлёт инквизиторов и богословов, тогда всё и прояснится.
– Епископ никого не пришлёт, – сказал я, удивляясь его наивности.
– Как это нет? Ведь император... легат... Вы сами просили в письмах...
– Его Преосвященство только что прислал письмо с требованием объяснить, какими это доктринальными вопросами занят его посланник. И это только начало переписки. И, поверьте, она продлится до тех пор, пока все не забудут о самой проблеме.
– Вы остались в одиночестве, – сказал он глухо. – А я с вами... в одной комнате...
Я засмеялся. Риттер правильно почувствовал, что под моей задницей начинает полыхать пожар, и он не хотел стать случайной жертвой пламени. Я не удивлялся этому, ибо нет ничего плохого в попытке спасти свою шкуру.
– Ну, знаете, я же не в этом смысле... – сразу поправился он.
Я похлопал его по плечу.
– Здесь нечего стесняться, Хайнц, – сказал я.
– Я уеду. – Глубоко вздохнул он. – Просто уеду.
– Без императорского разрешения? После того, как вы просили Светлейшего Государя о разрешении участвовать в войне? Искренне вам не советую.
– Гвозди и тернии! – Он ударил правым кулаком по раскрытой левой ладони. – Так вы и меня втянули...
– Я вас втянул? – Я снова засмеялся, ибо обвинение было настолько наглым, что я не мог отреагировать иначе, чем смехом.
– Матерь Божья Безжалостная, может, мне написать какой-нибудь панегирик о папе или ещё что…
– Делайте, что хотите, – буркнул я, потому что разговор перестал меня забавлять. – Я иду на допрос. Наверное, останусь там до ночи.
В комнате, которая была предоставлена для следственных действий, находился стол, установленный на деревянных козлах, и несколько стульев. Вызванные на допрос солдаты отвечали на вопросы стоя; дворянам разрешалось сидеть напротив допрашивающих. А допрашивающих на этот раз было двое: я и легат Верона, помогал нам писец, иногда также появлялся и второй из братьев-воронов, духовник Милостивейшего Государя.
Легат вызвал барона Таубера, и я знал, что феодал не будет в восторге от этого вызова. Когда он вошёл в комнату, я встал с места. Верона не посчитал нужным вести себя с подобной вежливостью. Таубер с грохотом придвинул себе стул и опёрся локтями на стол.
– Спрашивайте, – прорычал он. – И быстрее, потому что у меня есть дела и поважнее.
После предварительных формальностей легат приступил к соответствующим вопросам.
– Вы были при Светлейшем Государе во время первой битвы, не так ли?
– Был.
– Вы видели атаку наших рыцарей?
– Видел.