Ловцы

А еще нужно платок купить. Да новые валенки ей не помешали бы. Опресноковской валки. Только он за так валять не будет, не посмотрит, что они с Рыжиком кореша. Да и шерсть взять неоткуда… Попался бы сом!

Володя еще раз вздохнул, потянулся, пошел спать в сени. В темноте попискивали комарики. Он прикрыл глаза согнутой в локте рукой, провалился в забытье без сновидений.

Проснулся Володя от собственного мычания. Открыл глаза, сразу вспомнил всю прошлую кошмарную ночь… Придет милиционер, возьмет его за шиворот и потребует ответа, а там слово за слово — выпытает про сома.

События явно требовали паузы.

Вода в умывальнике, подвешенном к стене сарая во дворе, за ночь остудилась, приятно холодила опять не отдохнувшие в коротком сне глаза, капли, разбиваясь о камень, оседали пылью на голых ногах. Володя утер лицо подолом рубахи.

«Как раз время ловить густерку для утреннего судака, — мелькнуло в голове, — лучше животки не бывает: знай шлепай погромче поплавком о воду, рыбки живо соберутся, только успевай подсекать…» Володя ясно увидел, как мечутся отловленные про запас густерки в закопченном котелке с речной водой, не прикроешь их лопушком — повыпрыгивают.

Бежать, скрыться от всего произошедшего хотя бы на день!..

Володя снял в сенях со стены длинное удилище, повесил на грудь пузырек на тесемке — для хранения кузнечиков. Удилище осторожно вынес на улицу, прислонил к дому. Пробрался на кухню, взял из-под полотенца кусок хлеба, нащупал луковицу в берестяном туесе. В кастрюле оказалась сваренная с вечера картошка в мундире. Огляделся. Все, кажется. Да, соль еще…

Мать не шелохнулась.

Проходя сени, вспомнил про воробья. Через дырку в днище ведра ничего не было видно. Может, умер воробей? А-а… что ему будет? Всыпал в дырку хлебных крошек.

Первый утренний ветерок пролетел над городком.

Володя Живодуев привычно подхватил удилище и припустил к горе. По пути пересечь нужно речушку Турханку, текущую вдоль горы, она отсекала город от слободы. К речке не больше десятка общественных подходов, вся она разобрана по дворам частных усадеб. К одному из них и вышел Володя. Ходил он за гору только через этот тихий проулок. Здесь были заросли сиреней за низкими заборчиками с обеих сторон, дальше крохотный лужок и чистенький свежевыбеленный домик с окнами в геранях. У домика крашеная лавочка на двух столбиках, вкопанных в землю. Смотрят окна ясным умиротворенным взором на лужок, на гусей у Турханки, на мостик через нее — три обыкновенных бурильных трубы, положенных с берега на берег рядком, на высокие тополя за речкой, на воду, отразившую тополя и ставшую от опрокинутой их высоты словно бы бездонной, а между тем из «бездны» торчат края бочки, полные родниковой воды, она, переливаясь, утекает в речку. Тут нащупали хозяева беленького домика родничок на дне и поставили бочку без дна и покрышки — вот и колодец копать не нужно, к бочке проложены с топкого берега легкие мостки.

На траве спали гуси, спрятав головы под крылья. Вожак, услышав Володю, высвободил голову, спросил:

— Га-га-га?

— Свои… — ответил Володя.

Гусак не поверил, потянулся к нему, но не достал и, лишь тот прошел, опять спрятал голову в теплый пух под крыло.

Дальше был подъем. Сначала по улице, потом по голой горе, На вершине Володя вытер ладонью пот с разгоряченного лба, встал, опираясь на удочку. В холмистой долине под ногами знакомая панорама города словно бы завернута в утреннюю дымку. В домах готовят, печной дым слоится внизу.

Володя повернулся спиной к городу, перешел на противоположную сторону горы. Пахло полынью и еще какими-то горько-сладкими травами. Холодный шар солнца уже всплывал из сизой дымчатой дали в конце широкой долины, где среди сколков уремы вились клубы тумана. Здесь, внизу, сходились две спокойные речки. Отсюда хорошо было видно, сколько уже упало подмытых деревьев в плес, образованный ниже их слияния, и сколько накренилось с берега, готовясь упасть в следующий паводок. Под ними шла утренняя кормежка голавлей: вон они плещутся… Володя заспешил. Нужно еще набрать кузнечиков. С ночи они были вялы, собрать в бутылочку десятка два не составило труда. Теперь — к реке.

Ноги скользнули по утоптанной тропе, мелкие камешки запрыгали, перегоняя его. Тропа, несколько раз подброшенная складками горы, вдруг круто кинулась вниз краем сыпучего овражка. Его понесло. Он едва успевал подхватывать свое падающее тело на частящие ноги.

Опомнился он внизу, повалился в придорожную пыльную полынь, расслабился. Переждал дрожь в коленках, встал.

Дорога разделилась на две, одна пошла, не желая расставаться со степью, вдоль горы с красной потертостью на пепельных боках, вторая круто завернула вправо к пойме. Воздух на ней вдруг словно дрогнул от столкновения двух ароматов: степи и речной низины. Володя вобрал, насколько хватало груди, сложный этот запах и окончательно окунулся в мир речной поймы. На траве, приподнявшейся за бровкой, поблескивала роса. День обещал быть жарким.