Ловцы

Он решил, что рыбачить будет на беспокойном извилистом Мочегае. Пошел к нему крадучись, заглянул в речку с крутого берега: вдоль красной кромки подводного обрыва плыла стайка голавлей. Володя наживил крючок, взмахнул удилищем. Стайку как ветром сдуло.

Вдруг из-за речки прилетел дразнящий, назойливый запах. Вот удача! Вот эта насадка! Шпанки. Только они так пахнут. Он быстро скинул одежду, в три взмаха переплыл Мочегай, вышел на берег. Здесь был когда-то мост, вглубь от берега шла дорога, затянутая муравой. Володя остановился, принюхиваясь, снова поймал запах. А вот и они! Нежная листва бересклета — «божьи глазки» — провисла под тяжестью зеленых брюхатых шпанских мух. Володя вытряхнул кузнечиков, стал торопливо набивать бутылочку шпанками, снимая их с изгрызанных листов.

Теперь он шел вверх по реке — искал место, где сразу за поворотом речки начинается перекат. В таких местах течением намывается мысик из галечника. Ударив в него, речные струи соскальзывают к другому берегу, закручиваются возле него, подтачивая корни деревьев. Вот тут и нужно ждать удачу.

Наконец он увидел то, что искал. Солнце высветило в зеленоватой воде отмель мысиком, вода, скользнув по ней, била в противоположный берег с накренившимися к реке деревьями. Володя крадучись вошел в речку. Он осторожно отвел удилище назад, сдержанным движением послал вперед приманку. Леска беззвучно описала полукруг, легко упала в воду, толстобрюхая шпанка словно сама свалилась со склонившихся деревьев и поплыла вместе с леской по течению. Совсем немного она проплыла. Возле нее возникло какое-то движение, поверхность йоды слегка взбугрилась…

Леска быстро тонула, увлекаемая рыбой против течения. Володя с силой рванул на себя удилище, ощутив ответный рывок. «Все! — екнуло сердце. — Получилось». Удилище дергалось в руках, как живое. Он отступал назад, к берегу, быстрая вода шумела у его ног. О, это был почтенный голавль! Средний бы буянил, этот шел ровно, кругами, сохраняя достоинство. Вот он сменил направление, вышел на поверхность, взбурлил воду. Только не дать ослабнуть пружинящей власти удилища, только не отпустить…

Рыба начала выдыхаться, вяло дергая в сторону, позволила вывести себя на отмель. В мелкой воде, пронизанной утренним солнцем, голавль был особенно красив: широколобый, зеленоспиный, с красными плавниками, он позевывал от боли, крючок прочно впился в угол его рта, предательская шпанка соскользнула с крючка на леску, теперь болталась перед ним, словно дразня. Володя перехватил леску рукой, быстро выволок голавля через отмель и через прибрежный серый известковый песок в траву, где рыбина запоздало заколотилась, влажно чмокая жабрами и ртом.

«Пожалуй, килограмма два будет…» — возбужденно прикинул Володя. Он сунул голавля в сумку. Хвост торчал наружу, покачиваясь из стороны в сторону, лямка ощутимо давила на плечо. Все, что было ночью, отступило, скрылось вдаль, за горизонты.

Глава четвертая

Тем временем жизнь в городе не остановилась. Бегство Володи Живодуева ничего не прибавило к ней и не отняло. События развивались в тот день по неведомому пока для Володи Живодуева направлению, его вроде бы даже и не затрагивая. Чтобы рассказать о них, нам придется еще раз с разгону вступить в уже начавшийся для Живодуева день, но чуть-чуть с другой стороны.

Ночью Володя ободряюще хлопнул Рыжика в плечо, оставил друга у запертых ворот спящего дома Фиалковых, вернулся обратно.

Больше он его не видел.

А между тем Фиалковых разбудить было не так-то просто. Людям, приведшим Рыжика к доктору, пришлось погрохотать кулаками в ворота и даже в ставни, пока, наконец, недовольный женский голос не откликнулся со двора:

— Ну, кто там?

— Доктора надо, — сурово ответили с улицы.

— Вам больниц мало? Идите туда, — посоветовали со двора.

— Тут раненый… Нужна срочная помощь… Мальчика подстрелили… — напирали возмущенные голоса с улицы.

Брякнула задвижка в калитке, в ней образовался проем, а в проеме заспанное лицо женщины.

— Что там, Фая? — откуда-то из-за ее спины спросил мужчина.

— Говорят, папа, раненого мальчика привели. Как будто у нас в городе нет больницы. Обязательно нужно домой к доктору.

— Милая, не волнуйся, — откликнулся мужчина. — Просто так не пришли бы.

Калитка наконец открылась во всю ширину, и Рыжика ввели во двор.

— Вот сюда, вот сюда… — командовал грузный доктор, протирая белой тряпочкой очки. Он был в халате, накинутом на нижнее белье, и в тапочках на босу ногу.

Поддерживая с двух сторон, Рыжика провели через сени в комнату, где на стене висела картина, изображающая дворик в зарослях цветущей сирени, в углу шкаф с книгами, у стены широкий кожаный диван с двумя тяжелыми, тоже кожаными, креслами, в другом углу торжественно сияла белая изразцовая голландка. В центре комнаты стол на ножках, похожих на тумбы, застланный клетчатой скатертью с затейливой вазой посредине.

Фиалков водрузил очки на нос, заведя тонкие пружинные дужки за большие оттопыренные уши.

— Фаечка, — ласково обратился он к женщине. — Надо стол подготовить. Будем тут смотреть.