Ловушка для потерянной души

— Здесь есть лекарь? — толкаю дверь ногой, врываюсь в полумрак лавки, пропитанной запахом лекарств.

— Мы закрыты! — выскакивает из неприметной двери за прилавком пожилая женщина. — Кто двери ломает?! — оглядываюсь на вход. Сорванная щеколда болтается на одном гвозде, грозит окончательно отвалиться.

— Мне нужна помощь, — опускаю Линсан на узкую скамью у прилавка. Срываю с рук браслеты, выдергиваю жемчуг украшений из прически, сваливаю это на прилавок. — Помогите, пожалуйста.

Женщина замерла на мгновение, мнет в руках заляпанный передник, смотрит на меня и на бледную Линсан, в которой все меньше жизни.

— Запри дверь, — она решила что-то для себя, бросилась к Линсан, махнув мне на распахнутую дверь.

Отрываю болтающуюся щеколду, накидываю не менее хлипкий засов, отрезая нас от громкого мира гудящей улицы. Ноги не держат больше. Опускаюсь прямо на пол, подпирая дверь, смотрю, как женщина суетиться вокруг Линсан. Щупает ее тело, осматривает перетянутую обрывком платья ногу. А крови уже совсем нет.

Смерть действительно ходит рядом. И не угадаешь, когда она придет за тобой, возьмет за руку и утащит без предупреждения за грань. Глупо просто сидеть и ждать ее.

Я ненавижу жизнь за ее уроки. Слишком велика их цена за каждое знание. Я буду жить так, как говорит Линсан, бороться за каждый вздох. Стану собой, а не кем-то другим. Жизнь слишком ценная, чтобы дарить ее другим. Взлечу так высоко, чтобы смерть не смогла дотянуться. А еще… никогда больше не пущу никого в душу. Это очень больно и страшно. Хуже, чем когда нож царапает сердце.

Каэрон Ла Карт.

Чиновник первого неполного ранга Управления Императорских дел.

Совет. Сборище богатых людей, которые продали душу жадности. Им мало всего и всегда. И они мучаются от того, что хотят больше, но не могут рискнуть тем, что уже есть. Огромный зал с длинными столами друг напротив друга, словно баррикады. Настолько пестрый и сияющий, что узоры на стенах кажутся безвкусной мазней.

Здесь взгляды вместо стрел, а слова острее стали. У каждого свое место, то которым он дорожит и в то же время стремиться сменить на другое. У всех одна мечта, хоть раз почувствовать мягкость кресла на возвышении. Оно так близко и в то же время недосягаемо.

Императрица сидит, наблюдая с отрешенным лицом за базаром, в который превратился Совет.

Кажется, что выиграет тот, кто кричит громче. Звучат одни и те же вопросы, одинаковые ответы, которые рождают новые вопросы. Никто не осмеливается озвучить свои мысли напрямую. Поглядывают на императрицу, что временно занимает желанное кресло на возвышении и боятся. Трясутся над своими должностями, которые и так вскоре потеряют, в особенности некоторые главы управлений, дорожат ранговыми землями. А я не боюсь. Никогда не боялся. Именно поэтому больше других достоин занять это место, почувствовать бархат обивки, сжать в руках резные подлокотники кресла во главе стола.

— Ваше величество, — поднимаюсь, едва гул голосов пошел на спад, но сохраняется недовольное роптание. Впервые говорю что-то на сегодняшнем заседании. Слишком ценны мои слова, чтобы выкидывать их в кучу чужих выкриков. — Позволено ли мне будет высказаться от имени всех членов совета?

— Говорите, — махнула небрежно рукой, сверкнув драгоценными камнями перстней. Ее мысли не здесь. Наверняка размышляет о сыне. Он ее единственный шанс удержаться во дворце. Вдовствующая императрица нужна до тех пор, пока есть император. А ее сын прилагает все усилия, чтобы не взойти на рассветный престол.

— Совет обеспокоен поведением наследного принца, — обвожу замолчавших советников и чиновников взглядом. Многие из них знают, к чему ведет мое выступление, другие смотрят с подозрением и завистью. Их смелости хватает только на тихий шепот, что скроет крик толпы. — Мы закрывали на это глаза, но срыв коронации…

— Ее можно перенести. — Вздернула брови Сорин, бросила взгляд на своего верного друга. Саркал. Миссар стражи внутреннего круга дворца. Глуп, но предан. Не раз уже императрица заикалась о том, чтобы повысить его до первого неполного ранга. Будь он женат или хоть имей ребенка, то моего плана могло и не быть. Но он посвятил всего себя служению недоступной женщине.

— А что вы скажете о покушениях на наложниц? — вздыхаю, ловлю взгляды тех, кто потерял своих дочерей в тихой столичной войне за сердце принца.

— Мы предпринимаем все необходимые меры, — выступил вперед Саркал. Он много времени провел в северных провинциях, сторожил издали стены замка, где жил принц, докладывал своей госпоже. За это время растерял хватку, забыл о том, как опасны комнаты дворца.

— Не слишком ли поздно? — качаю головой. — Две девушки мертвы, одна у лекарей. Было совершено покушение и на мою любимую племянницу, — замечаю скорбные лица тех, чьи претендентки не выжили. Они теперь на моей стороне. Человеческие чувства — страшное оружие. Они заставляют нас слушать то, что мы не хотим и делать то, что хотят другие.

— Но ваша племянница жива, — хмурится Саркал. — Вы не вправе жаловаться.