Ловушка для Золушки

Настоящая ссора произошла у нас на четвертый день. Кухарка находилась в другой части дома, слуги не было. Мы с Жанной сидели в гостиной в креслах у камина, потому что я постоянно мерзла. Было пять часов вечера. В одной руке я держала письма и фотографии, в другой – пустую чашку.

Жанна курила, под глазами у нее выступили темные круги, и она в очередной раз отказала мне во встрече с друзьями.

– Нет, и точка. Как ты думаешь, с кем ты водила дружбу? с ангелами, сошедшими с небес? Уж они-то не упустят такую легкую добычу.

– Я? Добыча? Чего ради?

– Ради числа со многими нулями. В ноябре тебе исполнится двадцать один год. Тогда-то и огласят завещание Рафферми. Но и не вскрывая конверта, можно подсчитать, сколько миллиардов лир поступит на твой счет.

– Надо было мне сказать.

– Я думала, ты знаешь.

– Я ничегошеньки не знаю! Ты же сама видишь!

И тут она допустила свой первый промах:

– Я уже не понимаю, что ты знаешь, а чего нет! Я совсем запуталась. Перестала спать. Ведь, по сути, тебе ничего не стоит разыграть комедию!

Она швырнула сигарету в камин. В ту самую секунду, когда я вставала с кресла, часы в вестибюле пробили пять раз.

– Комедию? Какую комедию?

– С амнезией! – ответила она. – Прекрасная мысль, просто замечательная! Никаких внешних травм, никаких следов, но кто может поручиться, что страдающая амнезией вовсе ею не страдает? Только она сама.

Она тоже поднялась, совершенно неузнаваемая, совсем другой человек. Но внезапно снова стала прежней Жанной: светлые волосы, золотистые глаза, спокойное лицо, высокая стройная фигура в широкой юбке, на голову выше меня.

– Господи, сама не знаю, что я несу.

Правая рука опередила рассудок, не дав мне опомниться. Я размахнулась и ударила ее в уголок рта. Сильная боль пронзила затылок, я повалилась вперед прямо на Жанну, но она, удержав меня за плечи, развернула, прижала к себе, не давая мне пошевелиться. Руки у меня словно налились свинцом, и вырываться не было сил.

– Успокойся, – велела она мне.

– Отпусти меня! с какой стати мне разыгрывать комедию? Ради чего? Говори же!

– Успокойся, прошу тебя.

– Я же дура, ты мне много раз это повторяла! Дура, но не настолько! Ради чего? Объясни мне! Отпусти!

– Да успокоишься ты наконец? Прекрати орать! – Она потянула меня назад к своему креслу, силой усадила к себе на колени, одной рукой обхватив за плечи, а другой – зажимая мне рот, прижалась щекой мне к затылку: – Забудь о том, что я сказала. Я вообще ничего не говорила. Хватит, не кричи, нас услышат. Я третий день с ума схожу. Ты даже не представляешь!

Тут она допустила второй промах, яростно зашептав мне прямо в ухо, и ее шепот испугал меня больше любого крика:

– Ты бы не сумела без всяких усилий добиться такого результата всего за три дня! Как ты можешь ходить, как она, смеяться, как она, говорить, как она, если ничего не помнишь?

Я выла, пытаясь вырваться из ее рук, дальше наступил короткий черный провал, и когда я открыла глаза, то уже лежала на ковре. Жанна склонилась надо мной, прикладывая мне ко лбу мокрый носовой платок.

– Не двигайся, мой птенчик.

Я увидела у нее на щеке красный след от моей пощечины. В уголке рта застыла капелька крови. Значит, все это мне не приснилось. Я смотрела, как она расстегивает мне пояс на юбке, обнимает меня, пытаясь приподнять. Она тоже испугалась.

– Выпей, моя дорогая.

Я проглотила что-то крепкое. Мне стало лучше. Теперь я смотрела на нее совершенно спокойно. Комедия, говорила я себе, да, сейчас я действительно могла бы ее разыграть. Когда Жанна, стоя на коленях на ковре, притянула меня к себе, чтобы «помириться», я машинально обняла ее за шею. Но внезапно изумилась собственным мыслям и почти отказалась от них, почувствовав на губах соленый вкус ее слез.

Заснула я под утро. А перед этим долгие часы лежала неподвижно, вспоминая слова Жанны и пытаясь понять, почему она решила, что я только притворяюсь потерявшей память. Но не находила никакого объяснения. Как, впрочем, не могла уяснить для себя, что именно так тревожит Жанну, хотя понимала, что у нее есть все основания держать меня взаперти в чужом доме, где прислуга даже не знает, кто я такая. Но я хоть завтра могла докопаться до всего сама: раз Жанна старается не показывать меня знакомым, достаточно встретиться с кем-нибудь из них, чтобы случилось именно то, чего она так упорно избегает. И тогда я все пойму.

Надо разыскать кого-нибудь из моих друзей, живущих в Париже. На обороте одного конверта я нашла адрес парня, который писал, что я навеки принадлежу ему.

Звали его Франсуа Шанс, жил он на бульваре Сюше. Жанна говорила, что он адвокат и, несмотря на фамилию, у него не было ни единого шанса с той, прежней Ми.

Засыпая, я раз двадцать прокрутила в голове план завтрашнего побега от Жанны. Мне вдруг показалось, что раньше со мной уже такое бывало, но потом это ощущение прошло. Наконец, в двадцатый раз кряду выходя из белого «фиата 1500» на какой-то парижской улице, я заснула.

Я хлопнула дверцей.

– Да ты с ума сошла! Постой!

Она тоже выскочила из машины и догнала меня на тротуаре. Я отдернула руку: