Ловушка для Золушки

– Да. Когда ты появилась, я совершенно растерялся. Я не узнал тебя, да и ты, похоже, меня не узнала. Я ждал тебя в машине возле дома, но ты так быстро выскочила, что я даже не успел тебя окликнуть. Потом ты свернула на улицу с односторонним движением, и я с трудом тебя нашел.

Он не отпускал мою руку до самой машины – черный закрытый автомобиль, припаркованный на площади, которую я только что пересекла.

– Куда вы хотите меня отвезти?

– Куда скажешь. Ты не обедала? Помнишь ресторан «У королевы»?

– Нет.

– Мы туда часто захаживали. Ты и я. Мики, клянусь, тебе нечего бояться. – Он сжал мою руку и горячо заговорил: – Ведь сегодня ты пришла повидать именно меня, в глубине души я уже не надеялся, что ты когда-нибудь вернешься. Я ведь не знал, что у тебя… Ну, в общем, что ты ничего не помнишь. Я просто терялся в догадках.

У него были очень темные, очень блестящие глаза, глуховатый, но приятный голос, выдававший его волнение. Он выглядел уверенным в себе, но встревоженным. Сама не знаю, почему, но мне он не нравился, хотя страха больше не вызывал.

– Вы подслушивали под дверью?

– Мне и так было слышно из прихожей. Садись в машину, прошу тебя. Письмо – да, это я его написал. Меня тоже зовут Франсуа. Франсуа Руссен. Ты перепутала из-за обратного адреса…

Когда я оказалась рядом с ним в машине, он попросил, чтобы я называла его на «ты», как прежде. Мысли у меня путались. Я смотрела, как он достает ключи, заводит мотор; удивилась, что рука у него дрожит. Еще больше меня удивляло, что сама я не дрожу. Вероятно, мне нравился этот человек, раз он был моим любовником. Вполне естественно, что, увидев меня снова, он разволновался. Я же словно оцепенела, и если все-таки слегка дрожала, то лишь от холода. Только холод и был реальным.

В ресторане я не сняла пальто. Надеясь, что вино меня согреет, я пила слишком много, и мысли путались еще больше.

Мы познакомились год назад у Франсуа Шанса, у которого он работал. Осенью я провела десять дней в Париже. Рассказ о начале наших отношений позволял предположить, что он был не первым моим увлечением, что я решительно оторвала его от работы, затащила в отель в Мийила-Форе и не выпускала оттуда целых десять дней. Вернувшись во Флоренцию, я посылала ему пылкие письма, он мне их покажет. Разумеется, я ему изменяла, но только из чистого ребячества, из отвращения к своей дурацкой жизни, из-за нашей разлуки. Мне не удалось уговорить тетку устроить ему фиктивную командировку в Италию. Мы встретились снова лишь в нынешнем январе, когда я приезжала в Париж. Безумная страсть.

Конец истории, поскольку он был неизбежен (пожар), показался мне несколько туманным. Возможно, так на меня подействовало вино, но события становились все более туманными с момента появления на сцене персонажа по имени Доменика Лои.

Они следовали одно за другим: ссора, несостоявшиеся свидания, еще одна ссора, когда я залепила ему пощечину, новая ссора, но на сей раз гораздо серьезнее – я не просто ударила, а буквально избила До, причем с такой яростью, что та на коленях заклинала меня остановиться и целую неделю после моих побоев ходила в синяках. Был еще один эпизод, не имеющий прямой связи с предыдущим, когда то ли он, то ли я, то ли До повели себя весьма бестактно. А потом начиналась полная неразбериха: ревность, некое заведение на площади Этуаль; подозрительное вмешательство дьявольской силы (До), стремящийся разлучить меня с ним (Франсуа); мой неожиданный отъезд в июне на «эм-джи»; письма, оставшиеся без ответа; возвращение драконихи (Жанна) и еще более подозрительное воздействие на нее дьявольской силы (До); почти получасовой телефонный разговор между Парижем и мысом Кадэ, который обошелся ему в целое состояние, и встревоженный голос в трубке (мой).

Он не ел, поскольку говорил без остановки. Заказал вторую бутылку вина, сильно разволновался, много курил. Он, видимо, заметил, что я не верю его россказням, и к каждой фразе стал добавлять: «Вот честное слово». А у меня в груди все как будто заледенело. Когда я внезапно подумала о Жанне, мне захотелось закрыть лицо руками, уронить голову на скатерть, зарыдать или заснуть. Она отыщет меня, наденет мне упавший берет, увезет подальше отсюда, подальше от этого противного монотонного голоса, от звона посуды, от дыма, разъедающего глаза.

– Уйдем отсюда.

– Прошу тебя, еще минутку. Главное – не убегай! Мне нужно позвонить в контору.

Если бы не оцепенение, в которое я впала, и отвращение, я обязательно сбежала бы. Я закурила, но меня стало мутить, и я тут же загасила сигарету в тарелке. Мне подумалось, что эта история, будучи рассказанной по-другому, не показалась бы мне такой мерзкой, и возможно, я даже узнала бы в ней себя. Когда выступаешь в роли слушателя, все выглядит выдумкой. Но кому, кроме меня, знать, что было за душой у этой безмозглой девчонки? Когда ко мне вернутся воспоминания, очень может быть, что события останутся такими же, но зазвучат для меня совсем иначе.

– Идем, – сказал он, – ты на ногах не стоишь. Я тебя не оставлю одну.