Ловушка для Золушки

Я вытерлась гостиничными полотенцами, надела белье; перчатки были мокрые, руки горели. В зеркальном шкафу я увидела свое отражение: босые ноги, узкие бедра, – подобие автомата, лицо которого лишь отдаленно напоминало человеческое. Подойдя ближе, я поняла, что после ванны стали заметнее ужасные шрамы под бровями, вдоль крыльев носа, у подбородка, возле ушей. Рубцы в волосах набрякли и побагровели.

Я рухнула на кровать и долго лежала, обхватив голову руками, думая лишь о том, как могла молодая девушка по доброй воле броситься в огонь, забыв о лице и руках.

Невозможно, нереально. У кого хватило бы мужества? Неожиданно я заметила в нескольких сантиметрах от себя папку, которую дал мне доктор Дулен.

В первый раз, утром, просматривая статьи, я не обнаружила там ничего, что противоречило бы рассказам Жанны. Теперь я перечитала их и обнаружила детали, которые поначалу показались мне незначащими, но теперь буквально бросались в глаза.

Там не упоминались ни дата рождения Доменики Лои, ни два других ее имени. Говорилось только, что ей двадцать один год. Но поскольку пожар произошел ночью 4 июля, репортеры добавили, что несчастная погибла в свой день рождения. Несколько секунд размышлений, и я пришла к выводу, что не хуже самой До знала ее полное имя и дату рождения, что легко могла вместо «Изоля» написать «Лои» просто от усталости и тягостных мыслей о До – ошибка вполне объяснимая. Но, увы, необъяснимым оставалось почти полное перевоплощение и так уверенно заполненный бланк регистрации, включая нелепую, почти детскую подпись.

У меня в голове возникли новые доводы. Жанна не могла ошибиться. В первый же вечер она помогала мне мыться, она знала меня долгие годы, фактически была моей приемной матерью.

Допустим, у меня изменилось лицо, но тело, походка, голос остались прежними. До могла быть одного роста со мной, пусть даже у нее были такого же цвета глаза, такие же темные волосы, но ошибиться Жанна не могла. Изгиб спины, линия плеча, форма ноги меня выдали бы.

Меня остановило слово «выдали». Почему я его выбрала? Словно мысли, вопреки моей воле, стремились найти объяснение, которого я не желала слышать, как не желала в течение нескольких дней признать явные признаки того, что я обнаружила, перечитав гостиничный формуляр.

Я – это не я! На это указывала даже моя неспособность восстановить свое прошлое. Как восстановить чужое прошлое?

Кроме того, ведь и Жанна меня не узнала. Ее удивляли мой смех, походка, прочие мелочи, в которые она меня не посвятила, приписывая их периоду восстановления, хотя они явно ее беспокоили и постепенно отдаляли от меня.

Вот что я старалась сегодня понять, сбежав от нее. Ее слова: «Перестала спать» и «Как ты можешь ходить, как она, смеяться, как она, говорить, как она?». Черт побери, она видела во мне До! Жанна, как и я, не желала признать реальность, но каждый мой жест разбивал ей сердце, каждая ночь сомнений добавляла темные круги под глазами.

Но в этих аргументах было одно слабое место: ночь пожара. Жанна была там. Она нашла меня возле лестницы, наверняка сопровождала в Ла-Сьота, а потом в Ниццу. Ее также должны были попросить опознать тело погибшей до прибытия ее родителей. Даже с ожогами я оставалась узнаваемой. Ошибиться могли посторонние, но только не Жанна.

Значит, все было наоборот. Ужаснее, но гораздо проще.

«…Тебе ничего не стоит разыграть комедию!» Жанна боялась, причем боялась меня. И не потому, что я все больше походила на До, а потому, что она знала: я и есть До!

Она знала об этом уже в ночь пожара. Мне не хотелось гадать, почему она молчала, почему лгала. Не хотелось думать, что Жанна сознательно выдала живую за мертвую, чтобы юная наследница, несмотря ни на что, оставалась живой до тех пор, пока не вскроют завещание.

Да, она молчала, но был свидетель, знавший, что она лжет: та, что осталась в живых. Вот почему Жанна потеряла сон. Она постаралась изолировать ото всех этого свидетеля, который, возможно, разыгрывал комедию, а возможно, и нет, но ей самой теперь оставалось только лгать дальше. Она уже не была уверена, что ошибается, не доверяла своей памяти, сомневалась решительно во всем. Если не видел человека три месяца, как можно за три дня вспомнить его смех или точное расположение родинки? У нее были основания бояться. В первую очередь, бояться тех, кто хорошо знал погибшую и мог раскрыть обман. Но больше всего она боялась меня, поэтому и прятала. Она не знала, как я себя поведу, если ко мне вернется память. Еще один прокол: в ночь пожара Жанна действительно могла обнаружить девушку с изуродованным лицом и руками, но как она могла предположить, что эта девушка превратится в идеальный автомат с абсолютно чистыми прошлым и будущим? Иначе риск слишком неправдоподобен. Разве что…