Ловушка для Золушки

Вторая комната была ничьей; в третьей, судя по всему, жила Жанна, пока я лежала в клинике. На это указывал запах духов, особенно сильный в смежной ванной, и размер одежды в шкафу.

Наконец я нашла комнату, которую искала. Там остались только кое-какая мебель, немного белья в комоде, халат в сине-зеленую клетку (на наружном верхнем кармашке вышито имя: «До») и три чемодана, стоящие возле кровати.

Чемоданы были полные. Вытряхнув их содержимое на ковер, я сообразила, что их привезли с мыса Кадэ. В двух лежали вещи Мики, которые Жанна мне не показывала. Они остались в этой комнате, видимо, потому, что Жанне не хватило мужества войти в спальню покойной. Или без всякой на то причины.

В третьем чемодане одежды почти не было, только письма и бумаги, принадлежащие До. Слишком мало для полного собрания, но я подумала, что уцелевшее при пожаре, скорее всего, вернули семье Лои.

Я распутала бечевку, которой была перевязана пачка писем. Это были послания крестной Мидоля (так она подписывалась), адресованные, как я сначала решила, Ми, потому что они начинались словами: «Моя дорогая» или «Carina»[4], или «Моя малышка». Я стала читать их и обнаружила, что, хотя в них много говорилось о Ми, адресованы они До. Возможно, у меня сместились представления об орфографии, но мне показалось, что письма пестрят ошибками. Однако это не мешало им быть очень нежными, а то, что я прочла между строк, вновь заставило меня похолодеть.

Прежде чем продолжить осмотр, я поискала телефонный аппарат. Он стоял в спальне Ми. Я набрала номер Нейи. Было около часа ночи, но, похоже, Жанна держала руку на трубке, поскольку ответила она мгновенно. Прежде чем я успела сказать хоть слово, она начала кричать, что ужасно волнуется, переходя от обвинений к мольбам. Я тоже перешла на крик:

– Замолчи!

– Где ты?

– На улице де Курсель.

Внезапно наступила тишина, которая могла означать что угодно: удивление, признание в содеянном. В конце концов я первая нарушила молчание:

– Приезжай, я тебя жду.

– Как ты себя чувствуешь?

– Плохо. Привези перчатки.

Я повесила трубку, вернулась в комнату До и продолжила разбирать свои бумаги. Потом взяла трусики и комбинацию, принадлежавшие мне, клетчатый халат. Переоделась. Даже сняла туфли. Босиком спустилась на первый этаж. От «другой» остались только перчатки, но они принадлежали мне.

В гостиной я зажгла все лампы и выпила глоток коньяка прямо из бутылки. Мне не сразу удалось разобраться, как устроен проигрыватель. Я поставила что-то громкое. От коньяка мне стало лучше, но я не рискнула выпить еще. И все-таки взяла бутылку, пошла в соседнюю комнату – мне показалось, что там теплее, – и улеглась, прижимая ее к груди, в полной темноте.

Минут через двадцать после моего звонка я услышала, как открывается дверь. Через мгновение музыка в соседней комнате умолкла. Раздались шаги, они приближались. Жанна не стала зажигать свет. Я увидела высокую фигуру, застывшую на пороге: ладонь – на ручке двери, точный негатив фотографии молодой женщины, которую я видела в клинике. Она помолчала, потом произнесла своим мягким, глубоким и спокойным голосом:

– Ну здравствуй, До.

Я убиваю

Все началось в один февральский день в банке, где работала До. Впоследствии Ми называла их встречу (разумеется, все должны были смеяться) «счастливым шансом». Тот чек ничем не отличался от остальных, проходивших через руки Доменики с девяти утра до пяти вечера за вычетом сорокапятиминутного перерыва на обед. Внизу стояла подпись владельца счета Франсуа Шанса, но, проделав приходную операцию, Доменика прочитала на обороте имя получателя: Мишель Изоля.

Почти машинально она взглянула поверх голов других служащих и увидела возле окошек кассиров голубоглазую девушку с длинными темными волосами и в бежевом пальто. До продолжала сидеть за своим столом, пораженная не столько появлением Ми, сколько ее красотой. Хотя одному богу известно, не придумала ли До себе их встречу. Ведь однажды они точно так же столкнулись на круизном лайнере (лайнере!), в другой раз – в театре (куда До никогда не ходила) или на итальянском побережье (она ни разу не была в Италии). Короче говоря, встречи случались в том мире, который немножко отличался от реальности и в котором сама До не была настоящей До, – мире, который воображаешь перед сном, когда совершенно свободно можно нафантазировать все, что душе угодно.

Но сегодняшняя встреча – за четверть часа до закрытия банка, возле окошек кассы, на которые она смотрела ежедневно вот уже два года, – была совершенно реальной, хотя, как ни странно, ничуть не удивила ее. И все-таки Ми была так прекрасна, так ослепительна, что затмевала любые сны.