Ловушка для Золушки

И все-таки забавно. Три месяца я постоянно искала, копалась в прошлом. Вела расследование не хуже этого доблестного страховщика, но преуспела куда больше него: в этом деле, которое он принимал так близко к сердцу, фигурировала только я одна. Я была и следователем, и убийцей, и жертвой, и свидетелем, всеми ими в одном лице. А главное, что истину не знает ни одна живая душа, кроме разве что маленького буддийского монаха с ежиком волос, и он вспомнит ее сегодня вечером, завтра или никогда.

Я подошла к дому. Среди черных автомобилей, заполнивших двор, я заметила белую машину Жанны: верх откинут, сзади чемодан, на переднем сиденье забытый шарф. Она приехала…

Я медленно пошла прочь, нащупывая в кармане застегнутого на все пуговицы пальто револьвер Мики. Я отправилась на пляж. Сержа там не было. Вернулась на дорогу. Никого. Я снова села в машину и поехала в Ла-Сьота.

Через час я отыскала его на террасе кафе в обществе рыжеволосой девицы. Увидев, что я выхожу из машины, он огляделся вокруг, явно недовольный встречей. Я пошла в его сторону, он встал и в ярком свете ламп даже сделал два по-кошачьи грациозных шага по направлению ко мне, два последних шага зловредного кота. Я выстрелила с расстояния в пять метров, промахнулась, но продолжала идти к нему, разряжая свой маленький револьвер. Он упал вперед, ударившись головой о мостовую. После четвертого выстрела я еще дважды нажимала на спусковой крючок, но он щелкал вхолостую. Это не имело значения: я знала, что он мертв.

Раздались крики, поднялась суматоха. Я села в «фиат» и поехала, рассекая толпу, точно волну, которая снова смыкалась у меня за спиной. Я говорила себе: теперь от Жанны отстанут, она обнимет меня, будет баюкать, пока я не усну, и я ничего у нее не попрошу, пусть только продолжает меня любить. Фары машины разгоняли шакалов, и они разбегались во все стороны.

Жанна в ожидании стояла в столовой виллы, прислонившись к стене, спокойная, чуть бледнее обычного.

Она первой увидела, как я поднимаюсь по ступенькам. Ее внезапно изменившееся лицо, в котором одновременно читались и облегчение, и растерянность, затмило собой все остальное. Только гораздо позже, когда меня оторвали от нее, я заметила всех остальных: мадам Иветту, которая плакала, уткнувшись в передник, Габриеля, двух полицейских в форме, трех агентов в штатском и одного из тех двоих, которых я видела утром возле гаража.

Она сказала, что мне приписывают убийство Доминики Лои, что меня сейчас уведут и предъявят обвинение, но это полный идиотизм, я должна доверять ей, я ведь знаю, что она не позволит им обидеть меня.

– Я знаю, Жанна.

– С тобой ничего не случится. Ничего не может случиться. Они будут давить на тебя, но ты никого не слушай.

– Я буду слушать только тебя.

Они оттащили меня от нее. Жанна спросила, нельзя ли нам вместе подняться в комнату, собрать вещи. Инспектор с марсельским акцентом вызвался нас сопровождать. Он остался в коридоре. Жанна закрыла дверь моей спальни и прислонилась к ней. Потом заплакала, глядя на меня.

– Жанна, скажи мне, кто я.

С полными слез глазами она покачала головой и ответила, что не знает, что я ее маленькая девочка, а остальное не важно. Теперь ей это безразлично.

– Ты слишком хорошо знала Мики и не можешь ошибиться. Ты знаешь меня… Ты ведь ее хорошо знала, правда?

Она все качала и качала головой, говорила: нет-нет, это правда, она ее не знала, в последние четыре года она знала ее хуже всех. Когда она появлялась, Мики отскакивала от нее, как от прокаженной, нет, она ее не знала.

– А что случилось четыре года назад?

Она плакала и плакала, прижимала меня к себе, говорила: ничего, ничего, ничего не случилось, ничего, просто глупость, один поцелуй, ничего, только поцелуй, но она не поняла, она не понимала, не выносила, когда я приближалась к ней, она не понимала.

Она резко оттолкнула меня, вытерла глаза тыльной стороной ладони и стала собирать мой чемодан. Я села на кровать рядом с ней.

– Положу три свитера, – сказала она уже спокойным голосом. – Дай знать, если что-нибудь понадобится.

– Жанна, Мики все знала.

Она покачала головой: прошу тебя, умоляю, она ничего не знала, тебя бы здесь не было, если бы она все знала. Тогда умерла бы ты.

– Почему ты хотела ее убить? – спросила я совсем тихо, взяв ее за руку. – Из-за денег?

Она покачала головой и ответила: нет-нет, я больше не могла терпеть, мне наплевать на деньги, замолчи, умоляю.

Я сдалась. Прижала к щеке ее ладонь. Она не отняла ее. Продолжала другой рукой складывать в чемодан вещи. Она больше не плакала.

– В результате у меня осталась только ты, – сказала я. – Ни наследства, ни мира мечты перед сном, одна ты.

– Что за мир мечты?

– Это ты мне так говорила: истории, которые я сама себе рассказывала, когда работала в банке.

Мне задавали много вопросов. Меня заперли в палате тюремной больницы. Снова жизнь делилась надвое: на мрак сна и режущий глаза свет, когда передо мной открывалась дверь во двор, на прогулку.