Ловушка для Золушки

– Не знаю. Через несколько дней. Прошу вас, отпустите меня. Я не буду кричать. Я не убегу.

Я оттолкнула его руку. Он попятился к стене гаража, и мы долго стояли молча. Я оперлась на машину, силясь выпрямиться. Гараж крутанулся у меня перед глазами раз, другой, но я устояла. Только теперь я обнаружила, что ноги у меня совершенно ледяные: с меня слетели шлепанцы, когда он толкнул меня в гараж. Я попросила его принести их.

Он подал мне шлепанцы и, когда я сумела обуться, снова шагнул ко мне:

– Я не хотел вас пугать, наоборот, мне-то как раз выгодно, чтоб мы поладили. Вы сами меня вынудили вас запихнуть сюда. А вообще-то все ясно, как божий день. Я могу вас донимать бесконечно, а могу и отвязаться. Если честно, мне вовсе неохота с вами возиться. Но вы мне сами обещали отвалить лимон. Теперь я хочу два, один за вас, второй за дылду. Все честь по чести, верно?

Я покорно со всем соглашалась. Лишь бы остаться одной, подальше от него, и привести в порядок свои мысли. Сейчас я пообещала бы что угодно. Наверное, он это понял, потому что заявил:

– Только не забудьте, что ваша подпись все еще стоит у нас в книге. Я ухожу, но буду рядом и вас из виду не потеряю, поэтому не валяйте дурака. Один раз вы меня надули, и хватит: я крепко усвоил урок.

Он отступил назад, остановился на пороге в лунном свете:

– Так я могу на вас рассчитывать?

Я ответила: да-да, конечно, уходите быстрее. Он добавил, что мы скоро увидимся, и исчез. Бесшумно. Я не слышала его шагов. Через минуту, когда я выбралась из гаража, луна освещала абсолютно безлюдное пространство, впору было подумать, что мне снова приснился кошмар.

Я не могла заснуть до рассвета. Опять ныл затылок, ломило спину. Даже под несколькими одеялами меня бил озноб. Я старалась вспомнить его рассказ слово в слово. Но уже тогда, в гараже, хотя он больно прижимал меня к машине, каждая фраза, которую он шептал мне в ухо, вызывала у меня в голове множество образов. И теперь они помимо моей воли накладывались на его историю, искажая ее.

Да и вообще, кому верить? Сама я ничего не помнила. Я жила как во сне, отраженной жизнью тех, кто со мной говорил. Жанна рассказывала мне собственную историю о Мики, как она ее понимала, и это было ее в[и]дение. Я слушала, но воспринимала по-своему, и когда я позже описывала те же события или того же человека, это уже было мое в[и]дение, еще более далекое от реальности.

Жанна, Франсуа Руссен, Серж Реппо, мадам Иветта: зеркала, отражавшиеся в других зеркалах. На самом деле все то, чему я верила, существовало лишь в моем воображении.

В ту ночь я даже не попыталась найти объяснение странному поведению Мики в рассказе Сержа Реппо. И тем более не стала снова восстанавливать в памяти страшную ночь пожара.

До самого рассвета я, точно в беличьем колесе, прокручивала в голове малозначащие детали. Например, представляла, как Серж наклоняется к окну «эм-джи», чтобы забрать черную тетрадь (кстати, почему черную? Он ведь мне такого не говорил). Если он поцеловал Мики («Я даже мимоходом поцеловал вас»), то в щеку или в губы, когда наклонялся или когда выпрямлялся? Есть ли в его рассказе хоть слово правды?

Или вдруг я ощущала на себе запах омерзительного дешевого одеколона, которым он обильно смочил волосы. Мики тоже обратила на него внимание. «Ваша подпись, – сказал он мне, – была подлинной, я тут же проверил, возле приборной доски было светло. А еще вы спросили, чем у меня пахнут волосы. Это особый одеколон, алжирский, я там служил в армии. Видите, такое не выдумаешь!»

Вероятно, он даже назвал Мики марку. Но мне в гараже ее не сказал – для меня одеколон так и остался безымянным. Больше мысли об опасности, которую этот тип представлял для нас с Жанной, меня мучил этот запах, я чувствовала его – или мне казалось, что чувствую, – повсюду; он въелся в перчатки, в руки, он вынудил меня снова зажечь лампу. Должно быть, шантажист все еще бродит вокруг дома, вокруг меня. Стережет меня, как свою собственность: как воспоминание, как разум, уже принадлежащий ему.

Я пошла в ванную, помылась, снова легла в кровать, но его хватка не ослабевала. Я не знала, где в доме хранится снотворное. Я заснула только к утру, когда солнечные лучи уже стали пробиваться сквозь ставни.

Встревоженная мадам Иветта разбудила меня почти в полдень, но мне показалось, что запах до сих пор не улетучился. Первое, о чем я подумала: этот тип наверняка подозревает, что я попытаюсь предупредить Жанну. Если я действительно попытаюсь, он так или иначе узнает, придет в бешенство и выдаст нас. Так что лучше не рисковать.

После завтрака я вышла из дома. Его видно не было. Иначе я попросила бы у него разрешения позвонить во Флоренцию.

Два следующих дня я томилась, строила и тут же отметала самые нелепые планы избавления от него втайне от Жанны. Я бесцельно слонялась от пляжа к дивану на первом этаже и обратно, но он так и не появился.

На третьи сутки, в день моего рождения, торт, испеченный мадам Иветтой, напомнил мне, что сегодня вскрывают завещание. И Жанна должна со мной связаться.