Соответствующее место находится в четырнадцатой главе Книги Судей Израилевых, в древнем сказании о Самсоне, который под конец жизни совершил ошибку, влюбившись в Далилу. Впрочем, сейчас нас интересует более ранняя история, когда Самсон направлялся в Фимнафу, к заливу Акаба, чтобы посвататься к совсем другой женщине. Как некоторые, возможно, помнят, на него тогда напал рычащий лев, которого он растерзал на куски голыми руками, ибо Самсон принадлежал к ветхозаветным героям, пользовавшимся поддержкой Духа Господня, а следовательно, мог свободно за одно утро лишить жизни тысячи филистимлян. В этом контексте неудивительно, что львы на Ближнем Востоке оказались истребленными; скорее странно, что последние экземпляры дотянули до начала XX века.
Как бы там ни было, сватовство прошло успешно, и когда Самсон, некоторое время спустя, направлялся на свадьбу, то вновь проходил мимо того места, где убил льва. Он принялся с любопытством разглядывать останки животного и обнаружил, что в них поселился пчелиный рой. Не долго думая, Самсон отведал меду, и тут ему в голову пришла замечательная мысль — путем пари выманить у свадебных гостей по рубашке. "Загадаю я вам загадку; если вы отгадаете мне ее в семь дней пира, и отгадаете верно, то я дам вам тридцать синдонов‘:
' и тридцать перемен одежд; если же не сможете отгадать мне, то вы дайте мне тридцать синдонов и тридцать перемен одежд".Интересно, зачем они ему понадобились? Вероятно, игры и забавы были просто способом занять время на столь долгих пиршествах. Гости, во всяком случае, единодушно приняли пари и попросили Самсона загадать им загадку.
Которая звучала так: "Из ядущаго вышло ядо-мое, и из сильного вышло сладкое". Догадаться они, конечно, не смогли. Даже не приблизились к разгадке.
Единственное, что оставалось гостям, чтобы получить весьма далекий от жизни в ее обычном течении ответ (гниющие львы порождают пчел), — обратиться к новоиспеченной жене Самсона, пригрозив ей смертоносным пожаром, если она не сумеет обманным путем выведать у мужа разгадку. Она сумела, гости угадали правильно, и все заканчивается привычной оргией насилия, где Самсон (в соответствии с изначальным планом Духа Господня) убивает тридцать мужчин, а потом в страшном гневе возвращается домой без жены. Далее следует месть в различных формах, затем на горизонте появляется Далила, и все окончательно идет к черту. Это не требует комментариев. Такова уж Книга Судей. Интересны здесь пчелы.
Знатоки Библии сейчас, кажется, в основном сходятся на том, что рой пчел в трупе льва — просто отражение древнего суеверия, согласно которому медоносные пчелы могли спонтанно возникать из навоза и разного рода гнили. Это было впервые поставлено под сомнение только в XVII веке, и еще значительно позже многим очень не хотелось признавать, что пчелы, выползавшие из зловонного месива тленности, были всего лишь так называемыми пчеловидками цепкими, замаскированными под пчел журчалками вида
Неужели со временем это однообразие не приедается? Рано или поздно мне непременно задают такой вопрос. Остров ведь невелик. И количество видов журчалок не безгранично. Скоро они уже все будут у меня в ящиках. Мой добрый друг, первейший знаток, обычно говорит, что в лучшем случае, если мне выпадет счастье жить долго, я могу рассчитывать обнаружить на острове двести сорок видов, едва ли больше. С промежутком во много лет между последними. Так обстоит дело с этой фауной — и островом. Уже сейчас, через семь лет, стало трудно находить что-то новое. Но однообразно? Нет, нет. Возможно, одиноко.
Для энтомолога пятнадцать квадратных километров — целый мир, отдельная планета. Не как сказка, которую читаешь детям раз за разом, пока они не выучивают ее наизусть. И не как Вселенная или микрокосмос, такое сравнение мне не по душе, а именно планета, не больше и не меньше, но со многими белыми пятнами. Даже если я рано или поздно пробегаю с сачком целое лето, не прибавив к коллекции ни единого вида, пробелы в знаниях все равно останутся такими же большими, если не совершенно необъятными. Собственно говоря, пробелы все время увеличиваются параллельно со знаниями. Как в тот день, когда мир изменился.
Был самый обычный июльский день, я расположился на утреннем солнце, чтобы позавтракать и понаблюдать за тем, как с дальних шхер появятся крикливые крачки, чтобы половить в нашем озере рыбу. Поначалу я ничего особенного не заметил — ведь ближе к середине лета всегда утрачиваешь остроту восприятия, но потом мой взгляд почему-то сместился в сторону душицы, посаженной мною на маленькой грядке по той лишь причине, что цветы душицы хорошо приманивают мух. Там что-то было не так, причем с пче-ловидками.