Ловушка Малеза, или О счастье жить в плену необычной страсти, мухах и причудах судьбы

"Плясуна" я позаимствовал у Милана Кундеры. Он использует это слово в элегантной комедии о тщеславии, честолюбии и жажде власти; всего лишь коротенький диалог в незамысловатых декорациях, то и дело возникающий в небольшом романе, который как раз и называется "Неспешность". Ну, возможно, "роман" и не совсем корректное определение, но он очарователен. И у него есть двойное дно, как у нефтяного танкера. По правде говоря, я так и не сумел понять, о чем, собственно, эта книга, но, как и "Человек, который любил острова", она пленила меня сразу, лишь только я узнал о самом факте ее существования.

Как и в случае с Лоуренсом, я в течение ряда лет благополучно довольствовался одним сознанием того, что о волнующей меня теме можно прочитать у писателя масштаба Кундеры. Кроме того, у меня, как обычно, имелись собственные теории.

Тема неспешности просто дана мне от природы.

Нет, впрочем, не так. Таковой она сделалась благодаря вопросам дачников. В какую-то минуту вдохновения я просто-напросто заявил, что ловля мух — это тренировка в искусстве жить неспешно. И встретив тогда столь непривычное мне понимание, я продолжал пользоваться этим ответом и впоследствии стал развивать его в теорию. Реакция всегда бывала бурной; стоило мне заговорить о неспешности, как создавалось впечатление, что все люди на Земле в глубине души собиратели мух, хотя раньше это просто не приходило им в голову. Выяснялось, что некоторые уже прочли целые монографии о неспешности и способны произносить длинные монологи о прелести того, что происходит без суеты.

Я на тот момент очарования неспешности для себя еще не открыл, возможно, потому, что я по натуре довольно медлителен и мне всегда хотелось быть немного проворнее. Теперь же я совершенно неожиданно оказался в авангарде. Было приятно и лестно. Я с готовностью выслушивал несколько лихорадочные лекции сбежавших из лона семьи дачников о том, что современная жизнь отравлена спешкой: транспорт движется быстрее, чем раньше, информационные потоки тоже; люди говорят быстрее, едят быстрее, чаще меняют взгляды и больше нервничают, да и сам мир преображается с бешеной скоростью. Темпы технического развития бьют все рекорды, новые модели бесчисленных товаров буквально выплескиваются на рынок, и все они уже быстрее тех, что выплескивались в прошлом году или всего полгода назад; первенство, конечно, держат компьютеры и телефоны, но даже тостеры развивают теперь такую скорость, что уже близится критическая граница, когда хлеб будет подгорать снаружи, еще не успев прогреться изнутри. О торговле валютой и ценными бумагами даже и говорить нечего.

— Да, черт возьми, — обычно говорил я, слегка помахивая сачком.

И охотно соглашался с тем, что такая внешне универсальная, самопроизвольная акселерация жизни явно чревата неудобствами и разного рода проблемами.

Но, по правде говоря, я по-прежнему считаю, что наоборот было бы хуже. Если бы жизнь шла только медленнее и медленнее, мы бы постепенно тронулись умом и начали умолять прибавить оборотов с чистосердечностью, недоступной проповедникам кротости. Тенденцию к увеличению и ускорению стоит предпочесть обратной ей хотя бы по той простой причине, что сойти со скорого поезда можно, а поторопить караван ослов — едва ли. Не забудем, что у каждого есть право отказаться от путешествий, чтобы таким образом оградить себя от обилия неудобоваримых впечатлений и варварских языков. Обратное было бы в этом случае просто кошмаром, какими бы заманчивыми ни казались нам поездки. Если тебе представляется, что поток — картин, сведений, людей или чего угодно другого — мчится слишком быстро, в девяти случаях из десяти ты можешь что-то выключить или просто закрыть глаза и немного побыть наедине с собой. Как правило, выбор всегда остается за тобой. Чем-чем, а возможностями выбора Швеция богата. Правда, этого я обычно не говорю.

Кое-кто из нас просто не поспевает, только и всего. Получается перебор. Это мы замечаем уже в школе. И поскольку дудки, под которые мы учимся плясать, сработаны любителями скорости, способными укрощать все это изобилие, мы теряемся и впадаем в тупое отчаяние по поводу собственной неполноценности. Кое-что здесь можно приписать презренной коммерциализации, но далеко не все; культура тоже стала универмагом, равно как и наука, во всяком случае так представляется издали. Блеск и скорость вперемешку.

Неспешность — не самоцель, не добродетель и не порок.

Следующим летом я, наверное, буду говорить, что ловля мух тренирует концентрацию. Сосредоточенность столь велика, что я забываю себя. Последнее далеко не всегда дается легко посреди танцпола нашей жизни. Подобная мысль присутствует у Кундеры. Он начинает именно отсюда.