Иногда среди пней встречаются кусты жимолости и красной смородины. Жимолость почти вся обсыпалась, но смородины оставалось еще очень много.
К протокам, где я когда-то разрушил перегородки, добрался только к обеду. В этот раз я не прятался. Шел себе по берегу, гремел галькой да крушил лед в лужицах, и, наверное, шум от моих сапог был слышен на целый километр.
В том месте, где сливаются протоки, появились два новых кострища и сделанный на скорую руку навес из веток кедрового стланика. Здесь же валялись три пустые консервные банки и пачка из-под сигарет «Ту». Кто-то провел у реки ночь, но когда это было — понять трудно.
Я немного отдохнул под навесом и направился вдоль левой протоки. Нерест давно кончился, из-за шуги ловить мальму нет никакой возможности, и, наверное, мои соседи давно сидят в поселке.
Но, оказывается, я не прав. Мои соседи продолжали промышлять мальму, если не с прежним успехом, то ничуть не с меньшей настойчивостью. Они соорудили новую перегородку, и разрушить ее можно было разве что бульдозером. От берега к берегу был перекинут толстый, привязанный за лиственницы трос. Во всю длину троса стояла высокая, сплетенная из проволоки сетка, которую обычно используют на заборы. И мне вдруг расхотелось искать своих соседей, хозяев перегородки, хотя они успели протоптать к своему жилью тропу.
Я постоял у перегородки и направился к себе. Стало очень тоскливо и захотелось увидеть Федора. Может, и на самом деле не стоит гнать его отсюда? Пусть только снимет капканы, и будем жить вместе, пока не поставим у Чилганьи сенокосный поселочек. Завтра же начнем строить баню с полком и обложенной камнями печкой.
На стане Федора нет, но, по всему видно, он где-то неподалеку. Возле вагончика лежит связка капканов, здесь же брошенный кое-как мешок с инструментом. Рядом куски брезента и обрывки шпагата. Такой беспорядок не в натуре Федора. Наверное, очень уж торопился разделаться с капканами, вот и оставил все как попало. Что ни говори, а устроили драку мы не совсем напрасно. Гляди, как зашустрил.
Растопив печку, отправился в палатку за картошкой и по пути наткнулся на довольно странное приспособление. Рядом с растяжкой, на припорошенной снегом земле, лежала длинная жердь с привязанной к ней косой. Нечто подобное я видел на картинках, где рисовали восставших против помещиков крестьян. Сегодня утром я несколько раз проходил здесь и ничего не было. Откуда же она взялась? Рассматриваю самодельное оружие, зачем-то пересчитываю тугие проволочные кольца, которыми коса прикреплена к жерди, и ничего не соображаю. Нужно проверить мешок с инструментом. Вытряхиваю его прямо на землю и вижу, что там не хватает топоров и ножовки. А ведь сегодня утром Федор при мне упаковывал все это.
Начинаю догадываться. Наверное, в одну из Федоровых петель попал олень, лось, а то и медведь, но ружья-то у него теперь нет, он и вооружился. Но почему Федор бросил уже готовую пику? Может, сконструировал более подходящее оружие или, пока он здесь возился, зверь порвал петлю и удрал?
На душе все тревожней. За это время можно смотаться бог знает куда, а его все нет. Приготовив обед, еще с полчаса шатаюсь по стану, затем торопливо съедаю тарелку ухи и отправляюсь на поиски Федора. Сегодня ночью выпала небольшая пороша, и я смог бы идти по оставленным Федором следам, но во мне почему-то живет уверенность, что все произошло у той ловушки, где висит Найда, и я отправляюсь туда по дороге.
Добрался к ручью, где Мамашкин убил лося, заворачиваю в кусты и вижу ловушку. Она по-прежнему насторожена, и вокруг никаких изменений. Я уже хотел подойти и спустить дверцу, как вдруг заметил явственно выделяющийся на припорошенной траве след. Совсем недавно здесь побывал Федор. Только к ловушке он подходил совсем с другой стороны, чуть постоял и направился к реке. Напротив ущелья Чилганья прижимается к скалам, набитая вдоль реки тропа тянется почти по отвесной кромке, и можно запросто свалиться. Что, если Федор, решив сократить путь, пошел напрямик и разбился? Сапоги-то у него старые, каблуки давно стерлись, а трава и листья сейчас скользкие как лед.
Стараясь не потерять след из виду, почти бегом отправляюсь за Федором. Миную небольшую вырубку, пересекаю болото и оказываюсь в лиственничной гриве. Здесь проходит уже знакомая мне морена. Деревья на ней высокие и стройные. На ближних темнеют беличьи гнезда. Я загляделся и чуть не споткнулся о лежащую на земле лиственницу. Сразу за нею глубокая яма. Поперек ямы еще две лиственницы. Деревья повалены совсем недавно. Пни белеют свежими срубами, вокруг россыпь крупных и мелких щепок.
Перелезаю через поваленные деревья, заглядываю в яму, осматриваю пни. Везде щепки, куски коры, лиственничные ветки. Ни лопаты, ни лома не видно. Земля из ямы разбросана во все стороны, деревья тоже срублены кое-как, лишь бы свалить. Что-то на Федора не похоже.