Ловушка у Чилганьи

Поели, убрали посуду, чуть посидели и пошли к бревнам. Мы уже закончили навес и начали строить столовую. Работаем молча, Федор поднимает пилу, я сразу же берусь за другую ручку, и начинаем пилить. Обычно, когда я не мог продернуть полотно или клонил его не в ту сторону, он ворчал и, случалось, матерился. Теперь же только поднимет голову и ждет, когда я исправлюсь. Раньше мы советовались, какое бревно положить, какое оставить на потом, нынче все решает Федор. Он облюбовывает бревно, а я стою и наблюдаю, словно все это меня не касается.

Через каждый час работы у нас принято делать небольшой перекур. Здесь же ворочаем чуть ли не до полдня. Наконец я не выдерживаю, кидаю: «Хватит, что ли?» — и ухожу в вагончик. На плите в чайнике давным-давно поигрывает пузырьками кипяток. Завариваю его и, прихватив пару кружек и горсть конфет, возвращаюсь к Федору. Тот делает вид, что мой чай его не интересует. Тешет себе бревно, от усердия не отрывая от него глаз. Наливаю обе кружки, одну пододвигаю Федору. Он какое-то время машет топором, наконец откладывает его, тянется за конфетой, потом так же неторопливо берет кружку и принимается студить чай. Глянул на меня, улыбнулся, еще мгновение, — и он заговорит. Мне это ни к чему, поднимаюсь и иду в вагончик. Стоит нам помириться, через день-два все начнется сначала. Если случится попутка, уеду в совхоз. Пусть Шурыга сам разбирается. Может, он с Федором и споется, а мне эти песни ни к чему. Сую в карман кусок хлеба, прихватываю фонарик и ухожу.

В тайге совсем пусто. Сквозь долетающий от Чилганьи рокот воды прорывается свист поползня, где-то в распадке паникует дятел-желна. Обычно за каждым дятлом летает эскорт синиц в надежде поживиться у его стола. За желной же не летает никто — слишком криклив.

Сначала дорога идет рядом с Чилганьей, затем огибает похожую на скифский курган невысокую сопку и прижимается к широкому, но мелкому ручью.

На выглядывающем из воды камне сидит оляпка. Камень схватился ледяной юбочкой и издали походит на хрустальный цветок. Чуть дальше вдоль ручья еще несколько камней, но на них льда нет. Интересно, оляпка выбрала похожий на цветок камень специально или это у нее получилось ненарочно?

Интересно, что сейчас делает Федор? Наверное, ушел снимать капканы. Хотя вряд ли. Этот будет заниматься своим промыслом, пока Бобков не схватит его за шкирку. Если удастся уехать в совхоз, потребую у Шурыги, чтобы немедленно забрал Федора отсюда. Поймается с соболями или еще с чем — будет всем неприятность. И мне, и бригадиру, да и остальным косарям тоже никакого доверия. Надо же так обнаглеть — ехать в тайгу и не взять куска хлеба.

Вечереет. Возвращаться в вагончик не хочется, но надо. Заливаю костер, бросаю последний взгляд на пустую дорогу и направляюсь к Хилгичану.

Дружненько так сидим у стола и завтракаем. У меня макароны по-флотски, жареная рыба и кофе. У Федора снова какая-то темная смесь, от которой по всему вагончику несет рыбьим жиром. Уж не из комбикорма ли он ее варит? Привез для Найды, теперь употребляет сам. В комбикорм для цыплят добавляют рыбий жир. Постой, но ведь туда же примешивают и толченое стекло! Нет, так нельзя. Мне ложка не лезет в рот. Выдергиваю тарелку из-под Федорова носа, вываливаю кашу в мусорное ведро и накладываю макарон.

— Давай ешь. Чего уж там, а то смотреть на тебя тошно, но при первой же возможности уедешь домой. Драться с тобой я больше не собираюсь, терпеть тоже не буду. Упрешься — покажу Бобкову ловушку, он тебя сам отсюда выдворит. Так что сегодня же снимай капканы и укладывай вещи…

И Федор засобирался домой на полном серьезе. Завернул в куски брезента, обвязал шпагатом и уложил в мешок топоры, ножовки, прочий плотницкий инструмент. Затем принес откуда-то два новехоньких огнетушителя и связку тонких лиственничных жердей. Все складывает возле вагончика и прикрывает толем. Время от времени он поглядывает в мою сторону и шевелит губами. То ли ругается, то ли это у него такая манера выражать свое недовольство.

Мне надоело сидеть без дела, я окликнул Федора и попросил взаимообразно бутылку водки. Он удивился и принес. Пока здесь Федор готовится к отъезду, схожу и поищу соседей. Не с пустыми же руками являться.

Вчера стояла хорошая погода, но ночью задул сухой морозный ветер, сбил с лиственниц остатки хвои и усыпал тропу ивовыми листьями. Небо оставалось по-прежнему высоким, но и неторопливо плывущие тучи, и само солнце, казалось, ветер душит промозглым холодом. Снега все не было, только колючие ледяные крупинки больно хлестали в лицо да на застывших лужицах надуло белые гребешки.

Я обогнул скалы, перебрался на другой берег Чилганьи и неожиданно открыл еще одну вырубку. Разбросанным по ней черным потрескавшимся пням, наверное, уже было за пятьдесят. Сердцевина у них давно выгнила, бурундуки натаскали туда семян шиповника, и прямо из пней выросли большие кусты. На них густо висят крупные темно-вишневые ягоды, и издали кажется, будто кто-то, забавляясь, расставил по вырубке красивые букеты.