Ложь

Дети были уверены, что она сдает макулатуру от имени их класса, и что все это идет на пользу школе и в счет ее славы. А оказалось, что все это шло в счет самой вожатой: у нее в квартире на книжных полках регулярно появлялись новые макулатурные книги. Ей это доставляло радость: в ней проснулся дух коллекционера и азарт предпринимателя. Она вручала детям какие-то самопальные грамоты и произносила воодушевляющие речи. А после занятий, на талоны, полученные от собранной макулатуры, обогащала свою домашнюю библиотеку.

В школе начался переполох. Приходили из милиции, говорили с директором, а он — с учителями. Зою и саму вызывали в милицию. Но то ли не было такой статьи, то ли пожалели ее. Неизвестно. А через неделю комсомольская организация устроила в честь вожатой общешкольное комсомольское собрание, внеочередное. На собрании разгорелись споры: исключать ее из комсомола или нет.

— Как же ты Ленина-то додумалась в макулатуру сдать! — никак не могла угомониться завуч и парторг школы Евгения Николаевна. — Ну, если бы ты хотя бы Агату Кристи приговорила к свалке, мы бы тебя еще простить могли. А ты на святое посягнула! Нет тебе прощения! А то, что ты детей обманывала ради своей наживы, то это — отдельная подлость. А подлым не место в комсомоле! Я ставлю вопрос об исключении тебя из ВЛКСМ.

В зале раздался шум, все стали вслух высказываться. Кто-то попросил проявить снисхождение к вожатой и взять ее на поруки. Тогда Евгения Николаевна широко расправила плечи, прочистила горло и попросила тишины:

— Ну, Ленина она предала и идеологию заодно, тут, может, и мы не доработали, не воспитали, как надо, не заложили… Может, еще удалось бы нам ей мозги на место поставить. Но вот душу кто ей выправит? Скажите мне, кто возьмется? Она же детям лгала! Что может быть страшнее этого?!

В зале воцарилась мертвая тишина. Казалось, никто не дышит. Желающих защитить Зою больше не нашлось.

И тут с Зоей случилась истерика. Она при всех разрыдалась в голос. Но вместо того, чтобы прощения попросить или, скажем, объяснить что-то, она вдруг высморкалась как-то гордо, не смущаясь, и прямо в микрофон прокричала:

— «Детям лгать нельзя»… Нельзя? Так что же вы нам всем врете столько лет? Вся история ваша — ложь! И Ленин ваш, которого я на свалку снесла, — самый первый врун и аферист. Ему там, на свалке, — самое место! Наобещал с три короба всякого-разного, коммунизм и прочий бред, да и помер! А сам-то он верил во все это? Если верил, значит, дураком был. А если не верил, так еще хуже — врун последний. Он-то помер, а мы теперь расхлебывай? Да если б не его революция, я бы книги все имела без проблем: у меня предки графами были. И у них такие библиотеки имелись, что вам и не снилось! Их тогда ограбили, а я теперь свое забираю. Из-за вашего Ленина мне приходится макулатурой заниматься. А ведь на свете есть поинтереснее дела! Если Ленин весь народ обманул, а нам теперь все учителя врут, так почему я не имею право врать, если очень нужно? Почему вам — можно, а мне — нет? А иначе не проживешь среди вас! И правильно я сделала, что именно Ленина сдала на свалку. Это, правда, не моя идея была. Но мне она очень понравилась, и я рада, что так получилось!

Тут она даже усмехнулась и продолжила:

— Даже ребенок, Вадик этот, и тот — не Чехова, не Марка Твена и не Пушкина, а Ленина приволок. Даже и ему уже понятно, что Ленин ваш — брехун. А из комсомола я и сама уйду. Нужно мне больно! Вот! — Зоя стремительно подошла к завучу и положила перед ней свой комсомольский билет прямо на трибуну. Та схватилась за сердце и полезла за валидолом.

— Можете так и записать в протоколе собрания: «Сама отказалась…» Хотя вы, как всегда, соврете, что вы меня единогласно исключили. Ну, я уж переживу как-нибудь, — Зоя выскочила из зала и эффектно хлопнула на прощание дверью. Все присутствовавшие почувствовали себя оскорбленными, поскольку от них больше ничья судьба не зависела и они уже не могли никого ни покарать, ни помиловать.

А Зоя больше никогда в нашу школу не приходила. Даже за документами ее родители явились вместо нее. Сама не посмела.

Вожатую детям заменили на другую девочку, вроде вполне приличную. Но трудно ей пришлось в роли новой вожатой! Хоть она никакие сборы макулатуры и не проводила, но все ее попытки организовать детей и придумать им какое-то занятие после школы заканчивались провалом. Ни самодеятельность, ни вылазки на природу, ни диспуты — ничто не вызывало энтузиазма у ее подопечных. Ничему ребята уже не верили. Ждали подвоха.

Право на ложь

А Иван Петрович, бухгалтер фабрики, отлежал в больнице целую неделю после стресса, когда он узнал о судьбе своей ампутированной ноги. Потом еще месяц он провел дома, и уже почти успокоился, и даже попытался устроиться на несложную спокойную работу — с бумагами и папками возиться, потому что после всего случившегося уже было бы непросто бухгалтером оставаться: уж больно много нервов нужно и внимания. И все у него стало понемногу налаживаться. Но не тут-то было!