Ложь

— Ну, почему же никуда? — после некоторой растерянности взяла себя в руки Алена. — Люди убегают в алкоголизм, в наркоту, в религиозный фанатизм, в самоубийства, в слом психики. А некоторые становятся тиранами близких, убегая от реальности в ненависть и в зависть! Да мало ли куда можно убежать или провалиться! Но главное — в том, что жизнь уже никогда не будет иметь для них прежней прелести, ни-ког-да! — Алена повторила интонации доктора в последнем слове.

— Это почему же, милочка, жизнь уже не будет иметь для них прелести? По-моему, даже наоборот, — возразил Анатолий Михайлович.

— Нет, не наоборот! То, что вы имеете в виду, — это уже не жизнь, а судороги: цепкое и нервное приставание к жизни, униженная мольба сломленных духа о том, чтоб всевышний позволил им еще год, еще месяц или неделю видеть родных людей, обнимать любимых, смотреть на деревья, небо, траву, наслаждаться фильмами, читать книги, есть вкусные продукты, пить по утрам кофе… Это не жизнь, а мучительно затянувшееся прощание с жизнью, заискивание перед ней, потому что подлинная прелесть жизни состоит именно в том, чтобы иметь возможность не знать даты своего ухода. Чтобы, понимая, что когда-то ты умрешь, ты верил, что это будет очень не скоро. А возможно, и никогда! А вдруг к тому времени, когда нам пора будет уже испугаться близкой даты ухода, что-то изобретут, чтобы люди стали бессмертными? А не исключено, мы все и так уже бессмертны, но когда-нибудь появятся научные доказательства того, что смерти нет, что мы просто переходим из одной комнаты бытия в другую, не менее прекрасную… Пока это все только фантастика или научные гипотезы… А когда-нибудь, я хочу верить в это, появятся точные факты. А может, и не только факты, но и… те, кто там, в тех комнатах, куда нам пока доступа нет. Мы сможем с ними общаться! Понимаете? Ну, что вы смотрите на меня так? Я — не сумасшедшая вовсе! Уже везде пишут, что душа — это энергия, то есть, материя. Она остается, куда-то переходит. Вот куда? Как с ней встретиться нам, живущим, чтобы опять обрести родных, которые нас покинули? Сейчас все это звучит как бред, но кто знает, как много времени понадобится науке, чтобы докопаться… Я верю в то, что наш уход должен быть линией горизонта. Идешь, а ближе не подходишь. К сожалению, пока дата ухода — не линия горизонта: идешь и приходишь к финишу. Но пока ты идешь, ты наслаждаешься дорогой, а не ползешь по ней. И это — именно потому, что ты не знаешь, где и когда дорога оборвется. Ждешь поворота на новую длинную дорогу, и опять на новую, и так почти всегда, пока не упрешься и не слетишь в пропасть… Лучше сразу, не успев испугаться. — Алена обессилено рухнула на стул и замолчала.

Молчал и Анатолий Михайлович. Он был потрясен: таких оппонентов он давно не встречал. Через какое-то время он все-таки возразил ей:

— Есть теория, да и практика, говорить человеку даже самые горькие истины и диагнозы. Уважая человека, нельзя лишать его права распорядиться последними годами или днями его собственной жизни! Может, зная, что осталось совсем мало, он бы успел сделать самые важные поступки. Помирился бы с друзьями, с которыми поссорился. Прощения бы попросил у тех, кого обидел. Ну, я не знаю, завещание переписал бы или на самую высокую гору залез. Может, мечта у него была, которую он всю жизнь «на потом» откладывал, а так бы уже не переносил. Или тайну бы раскрыл важную! В любви бы признался тому, кто этого напрасно от него ждет всю жизнь… Или долг у него, может, есть, так отдать бы поторопился. Детям бы прощальные слова сказал или письма написал, как им жить завещает! Понимаете, о чем я вам говорю?! А так его лишают всего этого! Врут! Какое мы имеем право это делать?! Вы думаете, что это сладенькое удобное вранье называется не подлостью, а добрым делом?! По-моему, такой гуманизм очень проблематичен… Ну, почему, почему я мучаюсь, а вы так уверены, что ложь, в данном случае, — это правильное решение?!

Алена снова села на стул, потом встала, подошла к доктору вплотную и шепотом спросила, схватив его за обе руки, словно боялась, что он уйдет и не ответит ей на этот вопрос:

— А вы сами как хотели бы в такой ситуации, чтоб с вами поступили? Только правду мне скажите, слышите! Правду! Потому что на мой вопрос врать уже действительно подло. Ну так как, что бы вы выбрали, ложь или правду?

Анатолий Михайлович убрал свои руки из рук Алены, нашел наконец зажигалку и закурил прямо в кабинете. И они оба молчали несколько минут. Потом он встал, подошел к ней очень близко и, глядя прямо в глаза, прошептал:

— Не знаю… Клянусь вам, не знаю… Я думал об этом каждый раз, когда кто-то из моих больных… — его голос оборвался. — Я не знаю, чтобы я выбрал для себя, милочка, если бы у меня был выбор. Но у меня его попросту нет, потому что меня не смогут обмануть, в силу моих знаний медицины. Я пойму все раньше, чем те, кто захочет спасти меня ложью.