Ложь и вороны

По приезде Рагенбер опросил нескольких тюремных стражей и выяснил, кто дежурил во время расследования дела Пансы. Затем приказал привести их к себе на допрос в допросную комнату Обители Правосудия, которую позаимствовал на время. Местные палачи скрипели зубами, но ничего не могли поделать: полномочия Рагенбера позволяли ему очень многое.

Всего за время заключения Евы было семь смен стражей по два человека. Дежурство в темницах несут в основном одни и те же люди, так что круг допрашиваемых свелся к шестерым стражам. После непродолжительной беседы с каждой парой стражейРагенберу удалось узнать, что к Еве на третий день заключения ближе к вечеру пришел приват-посетитель, у которого было разрешение на посещение от самого смотрителя Обители Правосудия. Также было указано не записывать его в книгу посещений, поэтому стражи не знали его имени. Все, что смогли сказать стражи — это обрывки разговоров, слышимые с их постов. Так можно было понять, что посетитель и заключенная вроде бы знакомы, что он знает, что она невиновна, и он ей пообещал, что ееневиновнось докажут. Так как большую часть времени посетитель разговаривал тихим голосом и вблизи от слухового окна, больше стражам ничего не удалось расслышать. Но и этой информации Рагенберу было достаточно. Такое разрешение на конфиденциальное посещение мог выписать кто-то из первых лиц города. Кто-то не ниже префекта.

Далее Рагенбер поднялся к смотрителю Обители Правосудия. Смотритель представлял из себя человека крайне неприятной натуры. Видно было по его немолодому смуглому лицу с вечно брезгливым выражением, что он привык считать окружающих ниже себя, и что сейчас ему некомфортно в присутствии более высокого по положению человека. Он привык командовать, а не подчиняться. По велению своей привычки, не способный подавлять чувства, он состроил такую мину, когда в его кабинет вошел второй помощник, что любой здравомыслящий человек счел бы за лучшее убраться поскорее. Однако смотритель быстро опомнился и попытался составить на своем лице некое подобие бесстрастного равнодушия. Рагенбер не обратил на его душевные терзания ни малейшего внимания.

— Чем могу быть полезен? — проговорил смотритель сквозь зубы. Он явно еле сдерживал себя.

— Две недели назад был убит Оттон Панса. По его делу здесь содержалось трое подозреваемых. Припоминаете?

Смотритель кивнул.

— Так вот. Заключенная ЕвангелинаТеодрик. К ней приходил посетитель с особым разрешением. Я хочу знать, что это за посетитель и кто выписал разрешение.

— Боюсь, что эта информация не подлежит разглашению.

— Вы меня не расслышали, смотритель? Я жду вашего ответа.

Смотритель явно занервничал. Он сложил руки на груди и сглотнул ком в горле.

— Я все понимаю, господин второй помощник, но такая информация… Как бы я ни хотел вам помочь, я просто не имею права…

— Ваши слова следует расценивать как препятствие следствию? В таком случае, смотритель, вам недолго оставаться на своей должности. — Его голос был как обычно холоден и лишен всякой интонации.

— Нет, я совсем не… — он сделал паузу, обдумывая слова. Руками он теребил оборку своего плаща. — Понимаете ли, приказ свыше, последствия могут быть соответствующие…

— Что вам дороже, смотритель, ваша должность или ваша жизнь? Вы же наверняка читали законы и знаете, что полагается за укрывательство информации от королевской инквизиции?

Тут лицо смотрителя приобрело серый оттенок, пульс участился, он начал быстро и шумно дышать, на седых висках появились капельки пота. Он взвешивал все за и против, проигрывал в голове последствия двух вариантов своих поступков. Придя к окончательному решению, он тяжело опустился в кресло и прикрыл глаза. Последовал долгий выдох и напряженный ответ:

— Разрешение на приват-посещение выписал господин Квинт Лат Регул, терци-префект. Посетитель — его сын, господин Киней.

Значит, теперь осталось только навестить его.

— Благодарю за помощь, — кивнул Рагенбер и стремительно покинул кабинет. Сколько же времени он потерял? Пока он совершал поездки из одного края города в другой, прошел уже целый день.

— Черт.

На город опустились сумерки, и визит к префекту придется отложить на следующий день.

Рагенбер спал плохо. Не то чтобы ему были свойственны душевные переживания, сожаление, или наоборот предвкушение, когда не можешь уснуть в ожидании каких-либо событий. Нет, ничего такого не было. Просто что-то не давало ему покоя. Он прокручивал в голове план своих действий, свои слова при встрече с префектом, чтобы не поставить себя и своего главнокомандующего в неловкое положение. Нужно действовать тонко, не кидаясь прямыми обвинениями. Все-таки префект не последний человек в городе и с ним не получится договориться так же, как со смотрителем Обители Правосудия. Участие в заговоре — серьезное обвинение, к тому же не доказанное, и если вдруг оно окажется ложным, все это выльется в скандал на государственном уровне.