Ложь от первого лица

Когда мы приехали, шевроле уже стоял во дворе. Зять помахал нам из окна кухни, а уродливая старая дворняга, лежавшая на крыльце, встала, чтобы повилять хвостом в нашу честь.

— Это Сода. Ей двадцать один год, — сказала сестра и прибавила, открывая дверь. — Ты слышала, что папа с подругой взяли щенка?

В доме нас встретили неизбежным вопросом: очень ли мы голодны?

— Вечером будем праздновать, — объявил Барнет. — А пока что у нас на обед лазанья. Приготовить еще салат? Этого достаточно?

Не холодно ли нам? Не зажечь ли камин? Чем именно занимаются в Америке наши сыновья? Как им здесь нравится? В Урбане есть несколько десятков израильтян, большинство имеют отношение к университету. В Штатах многие израильтяне неплохо преуспевают.

Одед рассказал о своей работе, в меру подробно остановившись на землевладении в Иерусалиме в политическом аспекте:

— Святой город — город конфликтов.

Я рассказала об «Алисе в Святом городе», и сестра в ответ захлопала в ладоши, как пингвиненок:

— Как же прав был папа! Он всегда говорил, что ты станешь писателем.

Только когда мы накрывали на стол, я осмелилась заметить, и вопреки моему желанию мой голос опять прозвучал неестественно:

— Как я поняла, ты поддерживаешь связь с Шаей, — на этот раз мой тон не остался незамеченным, и сестра испуганно на меня посмотрела.

— Мы изредка обмениваемся мейлами. После рождения Сары чаще… Я знаю, как ты на него сердишься за то, что он оставил меня с тобой и вообще… Ты была такой героиней! Я знаю, как ужасно это было для тебя…

В это время из кухни вернулся Барнет, и она перевела ему наш разговор. В потоке английских слов всё прозвучало по-другому.

По-английски наш отец был «хороший, но слабый человек, так никогда и не оправившийся полностью от выпавшего на его долю горя». Наш отец теперь уже старик — «мы должны быть снисходительны к старикам», — отметила сестра, — а когда родилась Сара, он написал им обоим чудесное письмо, о котором она давно хотела мне рассказать. В письме он пожелал Барнету быть хорошим отцом для своей дочери, лучшим, чем он сам был для своих дочерей, — «правда трогательно?» — и выразил уверенность, что так и будет. Дедушка прислал внучке древнюю музыкальную шкатулку в форме карусели — это одна из самых любимых ее игрушек. Когда дочка придет, она мне ее покажет.

Когда мы сели за стол, сестра сказала:

— Я не забыла, я знаю, какое зло он причинил тебе и нам обеим, но папа никогда не был сильным, а после маминой смерти, у него совсем опустились руки. Это ведь было так неожиданно. Никто же всерьез не принимал ее болезнь, пока не приехала «Скорая», ни один врач по-настоящему не слушал ее и не верил ей. И папа тоже. Конечно же, он почувствовал…

У сестры на глазах выступили слезы — позже я заметила, что всякий раз при упоминании нашей мамы ее глаза так увлажняются — и Барнет протянул руку над тарелкой и накрыл ее ладонь своей. Они держались за руки, а нога моего мужа под столом слегка наступила на мою, но я ногу отдернула и упрямо уставилась в пол. С меня довольно, и так слишком много переживаний!

Мы помолчали, совсем не смущенно, и Барнет нарушил тишину, застенчиво попросив разрешения произнести короткую молитву перед трапезой. Сложив руки и закрыв глаза, зять возблагодарил Бога за пищу, что перед нами, и дальше нараспев «за то, что привел к нам Элинор и Одеда, о встрече с которыми мы всегда молились. Пусть им будет хорошо с нами, как нам хорошо с ними. И пусть каждый из нас найдет в этой встрече то, о чем мечтает, и то, в чем нуждается».

И мы приступили к лазанье.

Всё, что правдоподобно, в упорядочении не нуждается. Невероятное же нужно описывать очень аккуратно: мы поехали, мы приехали, мы разговаривали. Она сказала мне. Я ответила. Постараюсь изложить всё последовательно: первый день с сестрой, второй день, третий…

Не было у меня третьего дня с сестрой. В ее невероятном мире я была всего два дня, а когда мы расстались, у меня наступил хаос. Всё у меня перепуталось, но это потом, а пока — порядок, удовольствие и порядок, как же хорошо, что невероятное снова и снова окропляло белый деревянный домик в прерии Иллинойса.

Сестре не терпелось показать мне всё, что составляло ее жизнь, за то короткое время, что мы провели вместе, — вторая половина первого дня была переполнена знакомствами. Это рыжий кот, а это кошка. Эту железную кастрюлю Барнет унаследовал от бабушки, попробуй, какая тяжелая! Эта задняя дверь ведет в клинику. Собственно, Барнет проводит в ней не так уж много времени, основная его работа на фермах. Этих двух павлинов он привез прошлым летом. Это его тщеславие — так он говорит. Они красивы, это правда, но ужасно орут, особенно страшно бывает ночью. От таких красивых птиц ожидаешь пения канарейки, но не тут-то было. Создатель любит удивлять.