Ложь от первого лица

За той рощей протекает ручей. В нем очень чистая вода, летом Сара купается там с собакой, но Сода стареет и все больше отлынивает от плаванья. Им бы стоило завести еще одну собаку для дочки, взять щенка, как сделали папа с Джемой, но Барнет говорит, что при всей терпимости Соды к котам другая собака в доме может может вызвать у нее ревность и омрачить ей старость.

Дом переполняли фотографии. Белозубые групповые портреты. Затянутые в костюмы дети. Дети в купальниках, увешанные медалями. Спортивные сборные — первый ряд сидит на корточках, два других стоят. Мальчик Барнет на лошади. Взрослый Барнет на лошади. Сара на лошади. Барнет с маленькой Сарой на лошади. Сестра с белой башней торта в руках.

Глянцевые свидетельства такого счастья, каким счастью положено быть, висели в гостиной, спальнях и даже на стене клиники. Из-за этой кучи семейного счастья я только вечером заметила фотографии наших родителей, стоящие рядышком на каминной полке. Я узнала эти фото: выцветший молодой Шая в полупрофиль, выпятив челюсть и подчеркнув слабый рот, держит нотную тетрадь и смотрит куда-то в верхний угол.

Эрика, раза в два моложе меня, словно загримирована под актрису тридцатых годов: брови в ниточку. Веки блестят от вазелина. Губы в темной помаде. Идеальный цвет лица и изнуренное выражение. Венок из гипсофилы украшает кольца волос.

В ужасные суматошные дни, когда опустошалось место, которое мы называли домом, среди разверстых ящиков, сдвинутой мебели, предназначенной на продажу, брошенных, никому не нужных вещей, среди катышков пыли и рассыпанных бумаг с отпечатками подошв, среди груды книг, подобранных Шаей, которые все без разбора были отправлены под нож — в эти ужасные суматошные дни мне было не до альбомов. Да я всё равно не взяла бы из них ни одной фотографии. А Элишева, несмотря на глубину ее страданий, заметила, взяла и привезла. Полагаю, она их спрятала, потому что в нашей с ней трех-с-половиной-комнатной квартире, и в этом я уверена, не видно было никаких фотографий.

Покончив с домом и двором, мы снова сели в машину, и моя новая сестра повезла своих гостей за дополнительными слоями краски на полотне городка: вот площадь Монтичелло, это кафе Монтичелло, а здесь церковь — «не наша, наша в Урбане».

Меня везли, мне показывали, я кивала и ахала, и восторгалась красотой. И всю поездку мне не давала покоя моя слепота: как же я не поняла, что сестра в пучине своего безумия оплакивала нашу маму?

Мамина смерть была, как говорится, тяжелым событием. Оно повлекло за собой цепь других событий, очень для меня тяжелых. Но в эти тяжелые дни о самой Эрике, моей благоухающей самовлюбленной матери-предательнице, я не тосковала ни минуты.

И в самые значительные в жизни женщины дни — свадьба, рождение сыновей — этой женщине приходила в голову мысль: как хорошо, что она избавлена от маминого запаха сирени.

Папа с сестрой вместе рыдали над маминой могилой, я же сомневалась в показном трауре отца и закрывала глаза, чтобы не видеть горе сестры.

Как и многое другое, мои действия (и бездействие) во времена трех-с-половиной-комнатной квартиры были отвратительны. Единственное, что я могла сделать для их исправления — принять: принять тоску Элишевы по маме, по той, что спаслась и бросила нас, сбежав на Гору Упокоения[10], когда невозможно было больше отрицать свои преступления. Я смирюсь с этим и не буду возмущаться, и спорить не буду.

*

Я обещала рассказывать всё по порядку, так вернемся к естественному ходу вещей, при котором день переходит в вечер: к вечеру белый деревянный домик заполнили гости.

— Это Марк, он работает с Барнетом в университете, Эвелин — его жена и прекрасный человек. Это Айрис, а Марту ты, конечно, помнишь, она приходила в нашу квартиру в Тальпиот.

Один за другим, оставив на кухне алюминиевые подносы, они подходили пожать нам руки и спросить, как поживает Иерусалим. Потом окружили нас, лучась улыбками, потому что Бог любит евреев, потому что мы приехали из святого города, и потому что я сестра дорогой Элишевы: я героическая сестра, которая так преданно заботилась о ней после трагедии.

За все это они так признательны нам, что в воздухе сгустились пары любви, и напряженные мышцы готовы расслабиться, как в сауне.

— Я помню твой особенный чай, — сказала Марта и погладила меня по плечу.

Мама Барнета привела Сару. Неся перед собой высокий шоколадный торт, маленькая красавица вежливо и ничуть не смущаясь приветствовала тетю и дядю, и, когда отец взял у нее из рук торт, малышка подошла поближе, с серьезным видом ловя каждое наше слово.

Я подумала, что наш Нимрод, который прекрасно ладит с детьми, сразу же влюбился бы в свою кузину. Хорошо, что Атланта далеко отсюда — у него не будет случая в нее влюбиться. Малыши понимают то, что их родителям не хотелось бы, чтобы они понимали. Эта девочка ничего не пропускает, кто знает, что она могла услышать от родителей, и что может сорваться с её языка, даже если она сама не поймет, что сказала.