Ложь от первого лица

Можно, к примеру, отвернуться от людей с их страстями и суетой и обратить свой взор на великолепие природы. Глаза могут отдохнуть, скажем, на таком чуде природы, как листья.

Листья, что за чудо эти листья: каждый год с приходом холодов их зелень вспыхивает на деревьях оттенками красного. Пурпур угасает, опускаясь на землю коричневым и желтым. Тонкие скелетики влажных и прозрачных листьев — настоящее произведение искусства. Сменяемость времен года, карнавал разноцветия, лист, созданный невидимой рукой — говорят, это успокаивает. Утомленная голова покоится на холме. Глаза следят за сложным брачным танцем облаков. Рука гладит неровности земли. Покой ласкает веки. Дыхание затихает. Глаза медленно закрываются и открываются неспешно. Солнце склоняется за деревья и поджигает их прежде, чем окончательно угаснуть. Закат приносит утешение, великое утешение — ведь завтра снова взойдет солнце, всё мертвое оживет, и мы знаем, что круговорот жизни и смерти вечен. Природа молчит. Она прекрасна в своем молчании. Покой и тишина. Нас окружает непостижимое величие, в котором таинственно кружатся прекрасные листья, и их молчание сильнее всех наших криков.

Надо бы подольше задержаться здесь и насладиться прекрасным видом, но, стемнело, когда мы еще только покидали сестрин дом. Кроме далеких огней скоростного шоссе мы ничего не видели, хотя и при дневном свете я не склонна придавать большое значение красотам природы. Ее чудесное молчание ни о чем мне не скажет, кроме того, что и так свербит у меня в голове.

В этом мой добрый Одед совсем другой. Муж любит тишину, ему нравится бродить по пустыне.

Чего он не любит — так это таинственного молчания его жены.

— Приятные люди, — сказал он, когда мы в молчании доехали до перекрестка. — Довольно необычно сегодня встретить людей, так влюбленных в Израиль. Похоже, что бы мы ни натворили, это не заставит их произнести ни слова критики.

Жена хранила молчание, и он заговорил быстрее:

— Да, странно, если подумать, какая у нас на самом деле страна. Но с другой стороны… с другой стороны я бы не возражал поучиться у них любить, хоть немного для профилактики. Рядом с такими людьми вдруг начинаешь понимать, как сильно мы сами себя не любим, сверх всякой меры.

— По крайней мере ты не можешь сказать, что я тебя обманывала, — брякнула я.

— Ты? Меня?

— Я с самого начала сказала тебе, что моя сестра ненормальная.

— Не-нор-мальная? — как будто он впервые услышал это слово.

— Ну, перестань…

— Ты имеешь в виду ее религиозность? Да, меня как еврея, пусть даже нерелигиозного, все эти христианские дела слегка нервируют. С Иисусом мы никогда особо не дружили. Но, если взять верующих в общем смысле, я знаю по работе довольно много религиозных людей, да и ты знакома с несколькими, и никто из нас не скажет, что вера в Бога — признак ненормальности.

— Хочешь сказать, ты не заметил, что она сумасшедшая?

— Ни в коем случае, — он перешел прямо к заключительной речи, которую, наверняка, для меня приготовил. — Послушай, мне кое-что известно, не слишком много, о том ужасе, который она пережила. Но та женщина, которую я сегодня встретил, целиком и полностью себя исцелила. У нее насыщенная жизнь, у нее есть муж и чудесная дочка. Она прекрасная мать. И если это не мерило вменяемости, то чем тогда мерить? И, кроме того, она производит впечатление счастливого человека. Много ли есть людей, о которых ты можешь такое сказать? Дай Бог каждому такую жизнь, как у нее.

— Ладно, — бросила я.

— Что ладно?

— Ладно. Ты тоже читал «Первое лицо, Гитлер» и думал, что это учебник истории для старших классов.

— А что, это недопустимо?

— Допустимо? Нет, недопустимо не видеть.

— Не видеть что?

— То, что у тебя прямо перед глазами.

Если бы не усталость, Одед скорее всего уклонился бы от дискуссии. Он знает свою жену. Он обычно знает, когда стоит уступить, мой муж вообще мастер уступок. Но Одед устал. Перед полетом он работа на износ. В Чикаго мы почти не спали. По дороге сюда пока я спала, он вел машину. При всем этом, да еще под действием джет-лага, мой аристократ не утратил свой учтивости в окружении эксцентричного общества, в которое я его затащила, и за исключением краткого побега во двор, не проявил никаких признаков недовольства.