Ложь в твоем поцелуе

Я подавляю фырканье. После всего, что произошло до сих пор – через что мне пришлось пройти, – я ожидала, что мама наконец-то начнет относиться ко мне как к полноправному члену нашего Дома. Но она по-прежнему ведет себя так, будто я – непослушный ребенок. Но это не так. К тому же я против того, чтобы со мной так обращались, и все же понимаю, что спорить с ней об этом бессмысленно. Чуть раньше мама ясно дала понять, что хочет держать меня в стороне от всего этого. Хотя уже слишком поздно.

Остальную часть переправы мы обе молчим, предаваясь каждая своим собственным мыслям. Понятия не имею, о чем думает мама. Хотелось бы знать, терзают ли ее угрызения совести. Желает ли моя мать, чтобы наша семья играла в этой истории другую роль, или же втайне согласна с той ролью, которую мои предки избрали для себя. Я понимаю, что не могу винить лично маму за то, что произошло много веков назад. Это было задолго до ее рождения. Но, в отличие от меня, она знала об этом и сознательно все скрывала. Более того – когда мятежники восстали и оспорили свои права, мама ничего не сделала, в то время как Дома просто игнорируют Ванитас и даже не чураются новой войны. В убежище повстанцев я все думала, существует ли причина, оправдывающая поведение моей семьи, причина, которую Кево скрывает от меня. Но ее, судя по всему, нет.

Когда мы причаливаем к берегу, я пару секунд вглядываюсь в тени меж деревьев, затем осторожно встаю и протягиваю руку маме, которая помогает мне выбраться из лодки. Обхватив себя руками, я вздрагиваю, когда ледяной ветер подхватывает мои волосы, отбрасывая их за плечи. Я поднимаю взгляд вверх, на голые кроны деревьев, которые тихо поскрипывают на ветру.

Я дома.

Дорога к Дому кажется длиннее, чем обычно, воздух холоднее, а лес вокруг нас – гуще. Мы молча поднимаемся на небольшой холм, и когда на фоне темного неба появляются очертания Зимнего Двора, я на миг задерживаю дыхание. Он всегда казался мне отталкивающим и пугающим, но сегодня у меня такое чувство, будто Дом смотрит на меня свысока. Будто каменные стены надвигаются, угрожая раздавить меня.

Дверь, тихо скрипнув, отворяется, и мы проходим внутрь. В прихожей я быстро оглядываюсь по сторонам, но никого не обнаруживаю. Чего я ожидала, даже не знаю. Может, чего-то вроде приветственного сборища, кого-то, кто встретит меня после похищения и побега. Мама поворачивается ко мне и кладет мне на плечо руку. Несколько секунд смотрит на меня с серьезным выражением лица, затем притягивает в свои объятия.

Я на автомате закрываю глаза и прижимаюсь к ней плотнее.

– Поднимайся в свою комнату, ладно? – бормочет она, отстраняясь от меня. – А я пойду и поговорю с твоим дедом. За ужином мы все обсудим. Но сначала отдохни.

С легкой тоской я смотрю в сторону широкой каменной лестницы, ведущей наверх, в спальни. Часть меня отчаянно нуждается в мыле с яблочным ароматом, собственной одежде, безумно хочет оказаться, наконец, в моей удобной постели.

Но другая, та самая часть, которая заставила меня принять приглашение мятежников в сообщении WhatsApp, смотрит вслед маме, которая исчезает в коридоре, где находится кабинет дедушки. Та часть, которая больше не хочет оставаться в стороне, та, что постепенно становится параноиком.

С тихим, слегка вымученным вздохом я игнорирую лестницу и пускаюсь следом за мамой, стараясь держать безопасную дистанцию. В принципе я не против того, чтобы она рассказывала деду мою историю с глазу на глаз и мне не нужно там находиться, чтобы отвечать на вопросы. Но если за последние дни я чему-то и научилась, так это тому, что никому нельзя доверять. Даже собственной семье. Особенно если это некое тайное общество богов.

Я крадучись огибаю следующий угол, пока мама стучит в дверь кабинета, а затем исчезает внутри. Быстро оглядевшись по сторонам, убеждаюсь, что я по-прежнему одна. Обычно я ненавижу одиночество этого дома, но в данный момент я благодарна за это. Сердце колотится, когда я подкрадываюсь ближе, пока не оказываюсь прямо перед полированной дверью из красного дерева. Секунду помедлив, наклоняюсь вперед и прижимаю к двери ухо. До слуха доносятся приглушенные голоса, но я ничего не могу разобрать. Слегка раздосадованная, я сжимаю руки в кулаки и концентрируюсь на мраморном полу под ногами. Всколыхнувшаяся внутри меня сила протягивает свои щупальца к энергии древнего мрамора. Мой слух обостряется, и из неразборчивого бормотания вычленяются отдельные слова, будто я постепенно настраиваю канал на старом радиоприемнике.

– Мы должны были ей сказать. – Это моя мама. Ее голос звучит настойчиво и, возможно, немного сердито. – Ты сделал из нее оружие для повстанцев, а она даже не подозревала об этом.

– Я ничего из нее не делал, – резко отвечает мой дед. – Ее предназначение – быть Стражем. Такое могло произойти с кем угодно.