Ложа чернокнижников

На то, чтобы объяснить все это, ушло немало времени из-за разных отступлений, и один раз мы даже вернулись к теме мармайта. Не помню как. Хотя нет — припоминаю. Я говорил о социологии оккультной элиты и о том, что в оккультно-фантастическом романе писателя викторианской эпохи Булвер-Литтона «Грядущая раса» дается парадигма подобного общества сверхлюдей «вриль» и как потом изобретатели напитка на основе говяжьего бульона взяли слово «вриль», чтобы назвать свое изобретение боврил. Салли тут же обвинила меня в том, что я предпочитаю боврил из-за оккультистских ассоциаций. Потом она сказала, что я до сих пор нахожусь в плену оккультных идей. Она считала, что изучать магию и быть чародеем — это одно и то же, потому что большинство чародеев занято не чем иным, как изучением магии. Вдобавок она считает, что люди со временем начинают походить на объект своего изучения: синологи ведут себя как китайцы, энтомологи становятся похожими на насекомых, а я говорю и веду себя как маг. Я все отрицал. Мне действительно вкус боврила нравится больше, чем вкус мармайта. Но в Ложе меня интересует лишь то, как замкнутая группа функционирует в социуме. Салли настаивала на том, что я прячусь от правды о самом себе. Но, по крайней мере, оба мы одинаково смотрим на вкус хорликса, он нам обоим кажется ужасным. Как я уже говорил, такие отступления — под кайфом обычная вещь.

Пока мы спорили, за рядами домов стала просматриваться сельская местность. Уличные фонари исчезли, и мы, спотыкаясь, брели сквозь тьму безлунной ночи. В какой-то момент «Mad John» Донована у меня в голове сменила «Amphetamine Annie» группы Кенд Хит. Нам следовало бы идти помедленнее или даже вообще остановиться, но это было невозможно, как будто мы с Салли надели волшебные красные башмаки, от которых ноги сами пускаются в пляс и ты не можешь остановиться, пока ты не умрешь. На ногах у нас вздулись волдыри, но мы должны были продолжать идти. Кроме того, Салли решила, что мы непременно должны выбраться из зоны вибраций Ложи. Здесь, в начале пригорода, мы все еще чувствовали себя не очень уютно. Кусты вдоль дороги шелестели, а когда мимо проезжали машины, освещая нас своими фарами, мы успевали заметить в кустах что-то, похожее на маленькие белые лица. В этих лицах не хватало отдельных элементов. Я и раньше замечал, что при сильной усталости у человека может появляться галлюцинаторная разновидность периферийного зрения. Но Салли стояла на своем, утверждая, что эти шорохи и «ущербные» лица — это материализации вибраций Ложи.

Салли считает, что это злые вибрации довели Джулиана до гибели. Однако я в вибрации не верю. Я никогда их не видел, и Салли так и не смогла мне толком объяснить, каким образом они могут возникнуть и передаваться. Нет, самоубийство Джулиана (если это действительно было самоубийство) было вызвано отнюдь не загадочными волнами ненависти, излучаемыми Швейцарским Коттеджем в своеобразный эфир. Это не было и странной прихотью. Это нужно трактовать в социологических понятиях. Концепция смерти в религии вуду хорошо знакома этнографам и социологам, и здесь в первую очередь следует назвать Марселя Мосса, который изучал случаи смертей, спровоцированных коллективной волей. Похоже, индивидуальное «я» — очень хрупко — настолько хрупко, что поддерживается исключительно общностью, образующей его окружение. В обычных случаях поддерживающая общность включает членов семьи и сослуживцев, но общностью, в которой существовал Джулиан, была исключительно Ложа. Люди живут лишь благодаря системам социального взаимодействия. Они так же важны для человека, как воздух, которым он дышит, в определенном смысле они и есть этот воздух.

Салли задумалась.

— Полагаю, что встречу с Мод тоже следует трактовать в социологических понятиях, да?

— Разумеется, да… ну, не совсем социологических… Ее следует понимать скорее в рамках антропологии. То, что я соблазнил бы Мод, а затем представил ее Магистру, послужило бы чем-то вроде инициационного обряда, который, возможно, дал бы мне полный доступ ко всем тайнам Ложи.

— Брехня все это, — пробормотала Салли.

Потом мы ненадолго замолчали и, не сговариваясь, свернули с дороги в лес. Мы трахались ночью в лесной чаще под кайфом и чувствовали себя возбужденными хорьками, частью природы, наши крики сливались с криками вышедших на охоту зверей. Потом мы зарылись в листья, лежали и разговаривали, пока не стало достаточно светло, чтобы я подумал о дневнике. А поскольку я перестал поддерживать беседу, Салли ничего не осталось, кроме как танцевать. Пока я писал, она осыпала себя листьями и раскачивалась, пытаясь заставить деревья танцевать с ней. Сравню ли я ее с весенним днем? Нет, я устал сравнивать одни вещи с другими. Она купалась в мыльно-бледном солнечном свете. Вообще-то, кожа у Салли стала желтоватого оттенка, и выглядит она немного замызганной.