— Ваша проза будет очень своевременна. Раскрытые окна, свежий ветер. Такого нет сейчас. <…> Это — счастливая книга, книга о счастье, вопреки всему.
2 июня.
Увы, мой корейский (и — шире — восточный) опыт говорит: никакой «китайский путь», «корейский путь» невозможны — развитие экономики возможно только на западном пути.9 июня.
<…> Л. отнесла журнальный варьянт романа в «Знамя». Благодарила Чупринина, что он смог встать над и проч. Он: «— Так хорошая же проза!» И снова говорил, что не ожидал получить прозу такого типа. «Подумать только — структурализм породил такую прозу».10 июня
. Л. звонила и опять говорила, какую замечательную прозу я написал (перечла, выводя на принтер вариант для «Знамени»).Когда Чупринин удивлялся, она сказала, что уговаривала меня писать с тех самых пор, когда впервые услышала мои рассказы про наш ссыльный город. Собрался — через 40 лет!
Унесенная белой метельюВ глубину, в бездыханность мою, —Вот я вновь над твоею постельюНаклонилась, дышу, узнаю…Я сквозь ночи, сквозь долгие ночи,Я сквозь темные ночи — в венце.Вот они — еще синие очиНа моем постаревшем лице!В твоем голосе — возгласы моря,На лице твоем — жало огня,Но читаю в испуганном взоре,Что ты помнишь и любишь меня.Блок, Посещение. 1910».Из дневника М. Чудаковой:
1 июля 2000
, суббота, 13.10.Читаю и перечитываю (оторваться невозможно!) прекрасную Сашину прозу. Вот — Россия!
Из дневника А. Чудакова:
6 июля
. 2-го прилетел из Сеула, а 3-го уже был на даче. Живем вдвоем с мамой. Как и в прошлые годы — разговоры, разговоры.Без меня выстроили библиотеку (над баней) — впервые что-то построено без меня, что очень понравилось.
Роман в «Знамени» поставили в 10-й номер, в редакции говорят, что это редко: в марте автор впервые дал пробные главы, в июне представил текст, а в октябре будут печатать.
4-го был в редакции, снимали вопросы с Хомутовой.
— Замечания у меня мелкие: несогласованность в именах, датах… Не буду же я править стиль такой прозы!
Будут печатать (опять же, говорят, в виде исключения) в 2-х номерах. <…>
Больше всего Хомутовой понравилась глава «Натуральное хозяйство» и последняя — «сильная глава!»
— Мне очень нравится главная идея — как все умели эти люди — не боялись погрузить руки по локоть в грязь, хотя были вполне интеллигентными. Еще на меня произвело <впечатление> высокое отношение к науке — всех, и автора, и героев.
Сказала, что в романе все равно будут искать автобиографические черты и сопоставлять биографии автора и героя.
Засылают в набор, на днях будет верстка.
Из дневника М. Чудаковой
12 июля 2000, среда, 19.10, дома.
Машин день рожденья.
<…> Саша со 2-го июля в России, рад и счастлив, что попал, наконец, в родную страну, находится среди соплеменников… Устал от Востока.
С 3-го числа он на даче со своей мамой. Очень доволен моими постройками — особенно библиотекой над баней.
Из дневника А. Чудакова:
26 июля
. Дал маме почитать роман — впервые большую часть — в прошлом году читала только 2 главы.— Хороший у тебя язык. Сейчас пишут как в газете или будто доклад делают. А у тебя настоящий русский язык, ясный, простой, выразительный. В чеховском духе.
Прямо целую историческую эпоху охватил — как Солженицын.
29 июля, Тампере.
Приехал на VI World Congress. <…>30 июля.
Вчера непрерывное общенье с теми, кого не видел 3, 5, 8, 15 лет — Гасановым (живет в Германии), с Леной Краснощековой — живет в Афинах, штат Джорджия, написала книгу о Гончарове, с Андреем Степановым, который там стажировался, Гретой Злобин, Богомоловым, А. Д. Михайловым и Таней <Николаевой>, Олей Ревзиной, Мироненко <…>.20 октября, Истра
. Вышел 10-й № «Знамени» с I частью моего романа. Полистал, в журнальном виде читать не стал: текст надоел — или вообще всё. Не то было раньше. Вышедшую статью перечитывал, смотрел, что получилось. Л., напротив, читает: «Твой роман мешает мне работать». «В каждой главе, кроме общего потока жизни, есть еще какой-нибудь идеологический удар. Каждая глава отяжелена идеологической тяжестью. <…> У тебя: несмотря ни на что — жизнь идет, есть замечательные люди, которые живут, помогают друг другу, воспитывают детей, ведут интеллектуальные беседы» <…>21 октября
. <…> Умер Юрка Лейко (20 октября, Вят — 20 марта) — второй из нашей троицы. А еще вчера я хотел подарить ему журнал с романом, где он узнал бы нашу жизнь 50-летней давности. Л. по телефону: «Пока ты писал, уже и читать давать некому»[48]. <…>