27 декабря 1999 года Чудаковы были на праздновании Нового года и юбилея «Нового мира», в котором когда-то начинали свою литературную жизнь — короткими рецензиями и затем первой большой — совместной — статьей о современной прозе. Там А. П. передал главному редактору журнала А. В. Василевскому пять глав из романа. Чудаковы были уверены, что роман больше всего подходит «Новому миру». Тем острее пережил А. П. происшедшее далее.
2000
«— Некоторые читала с захватывающим интересом. Много колоритных — поразительно — деталей. И написано хорошим языком — бесхитростно в хорошем смысле (с этой точки зрения переход на 1-е лицо не работает). Особенно хороши о бабушке, о деде и «Натуральное хозяйство». Но это, конечно, не роман! Повесть о детстве, очерки детства. Будь моя воля, я бы напечатала 3–4 главы в журнале — но только 3–4. М. б., в отдельной книге это как-то сложится по-иному — трудно сказать».
Все тащат написанное в свою сторону — понимают его не так, как автор. Сколько я видел этого в прижизненной критике о писателях самых разных!
<…> Второй выход в официальные круги (собственно первый, Роднянская читала неофициально) — полный афронт: Руслан Киреев, зав. отделом прозы «Нового мира», сказал, что проза автобиографического характера — не совсем автобиографического, но все же — не в планах журнала.
В последующие дни А. П. дал главы из романа главному редактору журнала «Знамя» С. И. Чупринину, и тот сказал, что прочитает очень быстро.
— Очень интересно! Должен сказать вам откровенно: брал рукопись с некоторым страхом. Думал: будет что-то осложненное в духе постмодерна. А прочел — хорошая литература, прекрасный язык. Берем, несомненно берем! Надо только решить — что, сколько и т. п. (И еще какие-то комплименты.) Приходите в среду.
Позвонил на эту тему тут же Наталье Ивановой.
— Порадовали! Когда филолог что-то дает — страшно. Я же вас читаю очень давно, ваша первая статья с Мариэттой лежит у меня выдранная. Но тут — проза! Я ожидала чего-то усложненного, м. б. даже филологического. А у вас — интересно, грустно, весело.
Дальше я сказал, что, к удивлению, обнаружил, что пишу исторический роман.
— Конечно! Та же дистанция, что у Толстого с «Войной и миром» — 50 лет. Всё — история. Эта бабушка с ее щипчиками, ложечками…
Я прямо рыдала! Не ждите до среды. Забрасывайте завтра. Мы мгновенно прочитаем.
Чупринин: — К истории вопроса. Откровенно скажу: если бы это был не Чудаков, я бы просто не взял эти отдельные главы смотреть. У нас это не принято. На днях звонит мне (назвал неведомую мне фамилию тоном, что ее все знают) и говорит: «— Написал роман на 2
/3!» А я ему: вот когда напишите на 3/3 — звоните, приносите. <…> Много неожиданного. Я сам землю копал, думал, все про это знаю. Но нет! У вас прочитал такое…Сначала сказали, что возьмут 4 листа, но потом решили: 7–8. Чтоб я сам отобрал главы. Сделать: «I часть» или «Журнальный вариант».
<…> Когда прощались, Чупринин сказал:
— А все-таки предыдущая профессия оказывает влияние?
— ?
— Предметный мир! То, что вы основательно разработали в своих статьях и книгах. И в вашей прозе он занимает особое место.
Заглавие Чупринин отверг напрочь.
— «Смерть деда»! Не вижу, чтобы человек, увидевший у прилавка книгу с таким названием, захотел ее купить.