Ложная память

— Когда приехали пожарные, здесь уже был настоящий ад. Они и не надеялись быстро справиться с огнем. Улыбчивый Боб входил туда четыре раза, четыре раза побывал в пламенном, дымном адском жерле, и каждый раз выходил обратно. Он меньше кого бы то ни было годился для этого, но он каждый раз выходил вместе с людьми, которые в ином случае не смогли бы выжить, кого-то он нес на себе, кого-то вел. Один раз он вывел целую семью из пяти человек, их ослепило дымом, окружило огнем, они заблудились, растерялись, но он вышел вместе с ними, все пятеро были в целости и сохранности. Там были и другие герои, каждый человек из каждого пожарного расчета, но никто из них не мог держаться так, как он, глотать едкий дым, словно ему это доставляло искреннее удовольствие, направляться в убийственный жар с таким видом, будто идет в сауну, просто раз за разом повторять это — но ведь таким он был всегда. Всегда. Благодаря ему спасли шестнадцать человек, прежде чем он потерял сознание и его увезли отсюда в машине «Скорой помощи».

Когда той ночью Марти вместе с матерью торопилась в больницу, а потом сидела у постели Улыбчивого Боба, она пребывала под гнетущей тяжестью страха, которая, как ей казалось, должна была вот-вот сокрушить ее. Его лицо, ярко-красное от ожога первой степени. И испещренное черными точками: частицы сажи оказались настолько глубоко вбиты в поры кожи, что их было очень непросто смыть. Воспаленные, налитые кровью глаза, один раздулся и закрывается веком лишь наполовину. Брови и почти все волосы опалены, а на шее сзади еще один ожог — второй степени. Кисть левой руки и предплечье, глубоко порезанные стеклом, зашиты и перевязаны. И голос такой страшный — грубый, осипший, слабый, — никогда прежде у него не было такого голоса. Из его горла с трудом исходили хриплые слова, а вместе с ними и кислый запах дыма, его дыхание все еще хранило запах дыма, дымное зловоние продолжало исходить из его легких. Марти, которой тогда было тринадцать лет, только тем утром почувствовала себя взрослой и нетерпеливо требовала от мира, чтобы он признал за ней это новое качество. Но там, в больнице, рядом с тяжело пострадавшим Улыбчивым Бобом, она внезапно ощутила себя незначительной и беззащитной, столь же беспомощной, как четырехлетняя малышка.

— Он взял меня за руку своей здоровой правой рукой, но был настолько измучен, что с трудом мог удерживать мою ладонь своими пальцами. И тем ужасным, дымным голосом он сказал: «Эй, мисс М», и я ответила: «Эй». Он попытался улыбнуться, но его лицо было сильно повреждено, так что вышла невероятная улыбка, которая нисколько не могла ободрить меня. Он говорит: «Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала» — а я только киваю, потому что, боже мой, я пообещала бы ради него что угодно, даже отрезать себе руку, и он наверняка знал об этом. Он хрипит и сильно кашляет, но все же выговаривает: «Когда ты завтра пойдешь в школу, то не хвастайся тем, что, мол, твой папа сделал то, твой папа сделал это… Тебя будут расспрашивать, будут повторять то, что обо мне расскажут в новостях, но не грейся во всем этом. Не грейся. Расскажи им, что я лежу здесь, ем мороженое, придираюсь к медсестрам, в общем, развлекаюсь, как могу, стараясь набрать как можно больше на больничный счет, прежде чем здесь догадаются, что я купаюсь в золоте».

Эту часть истории Дасти услышал впервые.

— Но зачем ему нужно было заставлять тебя давать такое обещание?

— Я тоже спросила его об этом. И он сказал, что у всех ребят в нашей школе тоже есть отцы, и они все считают своих отцов героями или ужасно хотят так считать. И большинство из них, согласно папиным словам, или же действительно были героями, или же могли ими стать, если бы им выпала такая возможность. Но они были бухгалтерами, продавцами, механиками, клерками, и им не хватило везения, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте, как это случилось с моим папой благодаря его работе. Он сказал: «Если кто-то из детей придет домой и посмотрит на своего отца с разочарованием из-за того, что ты хвасталась мною, то, значит, ты совершила низкий поступок, мисс М, а я знаю, что ты не станешь совершать низких поступков. Ты — никогда. Ты персик, мисс М. Ты самый настоящий персик».

— Счастливая, — восхищенно сказал Дасти, помотав головой.

— Ведь он что-то представлял собой, а?

— Да уж.

Благодарность, которую ее отец получил от отдела пожарной охраны за храбрость, проявленную той ночью, была у него не первой и не стала последней. Прежде чем рак сотворил с ним то, чего не смогло сделать никакое пламя, он успел набрать побрякушек больше, чем любой иной пожарный в истории штата.

Он настаивал на том, чтобы благодарности и награды ему вручали чуть ли не тайно, без церемоний и официальных сообщений для печати. Согласно его образу мыслей, он делал только то, что должен был делать, за что ему платили зарплату. Кроме того, любой риск и травмы — все это было совершенной мелочью по сравнению с тем, через что он прошел во время войны.