Ложная память

Тут приехал Чейз. Глядя на него, казалось, что он должен зарабатывать себе на жизнь не демонстрацией живописи, а работая ковбоем на ранчо: он был высок ростом, долговяз, со взъерошенными соломенно-желтыми волосами и опаленным ветром и солнцем красивым лицом. Он был одним из тех людей, которые, лишь войдя в конюшню, сразу же завоевывают доверие лошадей и которых те приветствуют негромким приветливым ржанием, к которым тянутся из дверей денников, чтобы ласково фыркнуть в плечо. Говорил он негромко, но четко произнося каждое слово.

— И что же сотворил Ариман с вами и вашими близкими? — спросил он, усевшись за стол в кухне.

Марти рассказала ему историю Сьюзен. Постоянно усиливающаяся агорафобия, догадки о часто повторяющемся сексуальном насилии. Внезапное самоубийство.

— Он каким-то образом заставил ее поступить так, — твердо сказал Чейз Глисон. — Я верю во все это. Полностью верю. И вы проделали весь этот путь из-за вашей подруги?

— Да. Моей самой дорогой подруги. — Марти не видела оснований выкладывать все до конца.

— Прошло более девятнадцати лет, — сказал Чейз, — с тех пор как он погубил мою семью, десять с лишним — как он уволок свою мерзкую задницу прочь из Санта-Фе. Сначала я надеялся, что он умер. Но потом он стал издавать книги и получил известность.

— Вы не будете против, если мы запишем на пленку то, что вы нам расскажете? — спросил Дасти.

— Нет, нисколько. Но что я могу сказать?… Черт возьми, я уже, наверно, сотню раз пересказывал все это копам, различным районным прокурорам, сменившимся за эти годы, что даже странно, как это морда у меня не посинела, как шкура голубого койота. Никто не желал слушать меня. Ну, а если кто-то когда-то и слушал и даже считал, что я могу говорить правду, тогда его навещали какие-нибудь приятели тех больших шишек, с которыми Ариман водит дружбу, проповедовали ему какую-то новую религию, после чего он понимал, как ему чертовски повезло, что он только намеревался поверить в то, что я рассказывал о своих матери и отце.

Пока Чейз Глисон говорил, а Марти и Дасти записывали его слова на диктофон, Зина взгромоздилась на высокий табурет перед мольбертом около простого кирпичного камина; она рисовала карандашный натюрморт, которой еще до их прихода установила на краю того же самого простого соснового стола, на котором располагались и чашки с кофе. Это были пять предметов индейской керамической посуды необычных форм, в том числе двугорлый свадебный кувшин.

Суть истории Чейза почти ничем не отличалась от информации, содержавшейся в газетных вырезках, собранных Роем Клостерманом в досье. Тереза и Карл Глисон в течение нескольких лет с успехом содержали небольшой детский сад-школу для малышей, носившую название «Зайчик», пока их самих и еще троих служащих не обвинили в сексуальных приставаниях к детям обоего пола. Как и в происшедшем спустя много лет случае со школой Орнуолов в Лагуна-Бич, Ариман, как предполагалось, со всей возможной осторожностью проводил официальную психиатрическую экспертизу. Он беседовал с детьми, применяя порой технику гипнотической регрессии, и нашел многочисленные подтверждения первоначальных обвинений.

— Все это представляло собой кучу сплошного вздора, мистер Родс, — сказал Чейз Глисон. — Мои старики были лучшими на свете людьми из всех, кого вы когда-либо могли встретить.

— Терри, мать Чейза, скорее сама отрубила бы себе руку, если бы она пошевелилась, чтобы причинить малейший вред ребенку, — добавила Зина.

— Папа был таким же, — сказал Чейз. — Кроме того, он очень редко бывал в «Зайчике». Только чтобы время от времени сделать какой-нибудь ремонт — он был мастером на все руки. Школа была делом моей матери. Отец владел половиной предприятия по продаже автомобилей и был постоянно занят там. Большинство жителей города так и не поверили ни в единое слово из всего этого бреда.

— Но были и такие, кто поверил, — мрачно добавила Зина.

— О, — воскликнул Чейз, — всегда найдутся люди, которые поверят во что угодно о ком угодно. Стоит нашептать им на ухо, что, поскольку Иисус во время Тайной Вечери пил вино, значит, он был алкоголиком, и они примутся утверждать это на всех углах и клясться в этом спасением своих душ. Большинство считало, что это не могло быть правдой, и без вещественных доказательств их ни в коем случае не осудили бы. Но когда Валерия-Мария Падильо покончила с собой…

— Одна из учениц, пятилетняя девочка? — уточнила Марти.

— Да, мэм. — Лицо Чейза, казалось, потемнело, словно под свисавшей с потолка простой, но изящной люстрой встало густое облако. — Она оставила последнее прости: рисунок цветными карандашами, этот злосчастный неумелый рисунок, который полностью изменил все. Она с мужчиной.

— Анатомически достоверный рисунок, — заметила Марти.

— Хуже того, у мужчины были усы… как у моего папы. На рисунке у него на голове ковбойская шляпа, белая, с красной лентой, за которую засунуто черное перо. А именно такие шляпы мой отец всегда носил.

Зина Глисон резким порывистым движением вырвала верхний лист из альбома, с силой скомкала его и бросила в камин.