Ложное впечатление. Подсолнух. Две девочки в синем. Марли и я

После рождения Конора все наши друзья и знакомые полагали, что детей у нас больше не будет. В нашем кругу, где работают и муж, и жена, один ребенок считается нормой, двое — уже некоторой экстравагантностью, а о троих никто и слыхом не слыхивал. Если же вспомнить о том, как мучительно проходила вторая беременность Дженни, то никто и вовсе не мог понять, как мы решились снова подвергнуть себя такому испытанию. Но мы оказались созданы для родительства. Двое сыновей приносили нам такую радость, какой мы прежде и представить себе не могли. Их существование определяло всю нашу жизнь.

Вот почему, когда УЗИ подтвердило тайную надежду, что на этот раз у нас родится дочь, Дженни крепко обняла меня и прошептала:

— Я так счастлива, что подарю тебе дочурку!

Счастлив был и я.

Девятого января 1997 года Дженни преподнесла мне запоздалый рождественский подарок: розовощекую девчонку трех с половиной килограммов весом, которую мы назвали Колин. Теперь мы почувствовали, что наша семья стала полной.

Когда Колин исполнилась неделя, Дженни в первый раз вынесла ее из дому. Стоял чудный солнечный день; мы с мальчишками сажали цветы во дворе. Марли, привязанный к дереву, сладко спал в тенечке. Дженни присела на травку неподалеку от него, а рядом с собой поставила переносную колыбельку со спящей Колин. Несколько минут спустя мальчики подбежали к матери, чтобы показать свою работу, и гордо повели ее вдоль цветочных клумб, а малышка Колин осталась спать поддеревом. Мы зашли за куст, откуда нам была хорошо видна колыбелька, но прохожие с улицы не могли заметить нас. Обернувшись, я остановился и поманил рукой Дженни. Сквозь ветви куста мы увидели, как какая-то пожилая пара остановилась и с удивлением смотрит на наш двор. Поначалу я не понял, что привлекло их внимание. Но в следующий миг меня осенило: со своего места они видят только крошечного младенца в колыбели, а рядом с ним — огромного пса!

Мы застыли на месте, с трудом подавляя смех. Марли шумно отдувался и каждые несколько секунд принюхивался к нашей дочери, словно проверяя, все ли с ней в порядке. Представляю себе, что должны были подумать бедные Старички! Должно быть, негодяи родители пьянствуют сейчас в каком-нибудь баре, а бедную крошку бросили на попечение этого лохматого чудовища… Словно почувствовав юмор ситуации, Марли изменил позу, положил морду на живот Колин и громко вздохнул, как будто говоря: «Когда же они наконец вернутся домой?»

Мы с Дженни, стоя в кустах, широко улыбались друг другу и не спешили развеивать заблуждение старичков. Велико было искушение не показываться и посмотреть, как станут развиваться события дальше; но тут мне пришло в голову, что старички, пожалуй, могут и в полицию позвонить. Мы вышли из кустов, помахали пожилой паре — и увидели на их лицах явное облегчение.

— Вы, как видно, очень доверяете своему псу, — осторожно заметила женщина, видимо считавшая, что собакам рядом с беззащитными младенцами не место.

— Пока он еще никого не съел, — ответил я.

Через два месяца после рождения Колин я отпраздновал свой сороковой день рождения самым скромным образом из всех возможных — в одиночестве. Сорок лет принято считать важным рубежом, юбилеем, достойным пышного празднества. Но для меня все было иначе. Недавно мы стали родителями третьего ребенка; Дженни не отходила от кроватки Колин. Словом, забот у нас хватало.

В тот день я пришел с работы, доел то, что осталось от семейного ужина, искупал мальчишек и уложил их спать, пока Дженни нянчила Колин. К половине девятого все дети спали; спала и моя жена. Я открыл банку пива и присел на заднем дворе, глядя в чистые голубые воды бассейна. Марли, как всегда, верной тенью сидел у моих ног. Я наклонился, чтобы почесать его за ушами — и в этот миг мне пришло в голову, что он сейчас в каком-то смысле мой ровесник. Мы взяли его шесть лет назад; в пересчете на человеческий возраст ему сейчас сорок с небольшим. А по нему и не скажешь — ведет он себя совершенно по-щенячьи! Он здоров и крепок (не считая повторяющейся время от времени ушной инфекции, от которой он лечится у доктора Джея). Не то что не стареет — даже, кажется, и не взрослеет.

— Что ж, парень, — проговорил я и прижал банку к его пушистой морде, словно чокаясь с ним. — Выпьем за нас с тобой. За сорок лет. За средний возраст.

Несколько дней спустя я вдруг получил от давнего коллеги по имени Джим Толпин неожиданное приглашение. Джим ушел из журналистики и начал получать юридическое образование примерно в то же время, когда мы переехали в Бока-Ратон; мы с ним не общались уже несколько месяцев. И вдруг он позвонил и предложил мне выпить по кружечке пива в ближайшее воскресенье, то есть послезавтра.

— Конечно, с удовольствием, — ответил я.

Джим заехал за мной в шесть, и мы вместе отправились в английский паб. Пили там эль, рассказывали друг другу, как живем, вспоминали старые времена и отлично проводили время, пока вдруг бармен не позвал из-за стойки:

— Есть здесь Джон Гроган? Джона Грогана к телефону!

Звонила Дженни; судя по голосу, она чуть не плакала.