На первое Рождество в Пенсильвании мы заказали снег. Нам с Дженни пришлось немало потрудиться, убеждая детей, что на новом месте нам будет лучше, и одной из главных «приманок» стало обещание снега. «Только представьте, — говорили мы, — просыпаетесь вы на Рождество, а вокруг все белым-бело, и только чернеют у дверей следы саней Санта-Клауса».
Целую неделю до великого дня все трое ребятишек часами сидели у окна, уставив взоры в свинцовое небо.
— Где же снег? — снова и снова спрашивали они.
Но тучи никак не желали расщедриться.
За несколько дней до Рождества вся наша семья села в мини-вэн и поехала на соседнюю ферму, где мы срубили елку, вдоволь повалялись на соломе в амбаре, посидели вместе с хозяевами у очага и выпили горячего яблочного сидра. Именно по таким зимним праздникам я тосковал во Флориде! Лишь одного недоставало. Где же этот чертов снег? Мы с Дженни уже начали жалеть о том, что пообещали детворе снежную зиму.
В рождественское утро мы обнаружили под елкой новенькие сани — однако за окном расстилался все тот же унылый пейзаж: голые ветви деревьев и бурые поля. Я разжег огонь в камине и посоветовал ребятам набраться терпения.
— Наверное, другим мальчикам и девочкам где-то в другом месте снег сейчас нужнее, чем нам.
— Хорошо, папа, — грустно ответил Патрик.
После Нового года прошло три недели — и погода наконец избавила меня от мук совести. Снег выпал глубокой ночью, когда все спали; первым поднял тревогу Патрик. На рассвете он вбежал в нашу спальню и распахнул ставни.
— Смотрите! Смотрите! — вопил он. — Там снег!
В самом деле за окном падали мягкие снежные хлопья.
Скоро в холл выбежали, волоча за собой одеяла, Конор и Колин. Марли тоже был тут как тут: чувствуя общее возбуждение, он радостно скакал по дому и колотил хвостом по мебели.
— Кажется, заснуть нам сегодня уже не удастся, — сказал я Дженни. Когда она подтвердила, что не собирается спать, я повернулся к детям и объявил: — Ладно, пошли на улицу! Только сначала надо одеться по-зимнему!
Следующие полчаса мы сражались с молниями, рейтузами, капюшонами и перчатками. Когда мы наконец были готовы, ребятишки очень напоминали мумий. Я отворил дверь — и Марли вылетел первым, едва не опрокинув Колин. Едва лапы его коснулись незнакомой белой субстанции (Ой, она холодная! Да еще и мокрая!), Марли передумал и попытался затормозить и повернуть. Всякий, кому случалось водить машину в снегопад, знает, что тормозить и разворачиваться на полном ходу не слишком хорошая идея.
Лапы Марли заскользили, и он с размаху врезался головой в сугроб. Секунду спустя, вынырнув оттуда, оказался похож на гигантское пирожное, густо обсыпанное сахарной пудрой. Только нос и глаза остались черными — все остальное стало снежно-белым. Большой и Страшный Снежный Пес. Марли явно не понимал, что делать с этим странным веществом. То он зарывался в него носом, после чего начинал фыркать и чихать, то терся мордой. Наконец вскочил, как подброшенный, галопом бросился прочь и вскоре исчез из виду.
Мы шли по следам Марли, изумляясь их причудливости. То он поворачивал назад, то прыгал далеко в сторону, то принимался выделывать на снегу круги — как будто следовал какому-то загадочному алгоритму, ясному лишь для него самого. Ребятишки с радостным визгом носились по сугробам и катались по снежной целине. На крыльцо вышла Дженни с чашкой горячего какао и объявлением: по радио сказали, что занятия в школе отменены. Я понимал, что в ближайшее время не смогу даже вывести свой маленький «ниссан» из гаража, не говоря уж о том, чтобы вести его по горной дороге, так что решил на работу сегодня не ходить.
Я счистил снег с каменного круга на заднем дворе, который выложил этой осенью для разведения костров, и скоро посреди двора весело затрещало пламя. Дети с радостным визгом катались на санях с вершины холма, а за ними с лаем носился Марли. Я повернулся к Дженни и спросил:
— Если бы тебе сказали год назад, что наши дети будут кататься на санках на заднем дворе, ты бы поверила?
— Ни за что! — ответила она, затем наклонилась, слепила снежок и кинула им в меня. В волосах ее запутались снежинки, на щеках играл румянец, при каждом выдохе из уст вырывалось облачко пара.
— Иди сюда, я тебя поцелую! — позвал я.
Чуть позже, пока ребятишки грелись у костра, я решил прокатиться на санях сам. Поднялся на вершину холма, сел на сани, откинулся назад, уперся ногами в подножку. Приготовился качнуться вперед, чтобы сани поехали. Марли не так уж часто удавалось посмотреть на меня сверху вниз — и мою нынешнюю позу он расценил как приглашение. Он бросился вперед и одним прыжком оседлал меня, рухнув мне на грудь.
— Слезай, скотина! — завопил я.
Но было поздно. Мы уже скользили вниз по склону, быстро набирая скорость.
— Счастливого пути! — крикнула снизу Дженни.
Мы летели с холма, вздымая клубы снега; Марли распростерся на мне и страстно облизывал мне лицо. Наш общий вес был куда больше, чем у ребятишек, — соответственно разогнаться нам удалось куда сильнее. Мы проехали место, где обрывались их следы, и помчались дальше.