Ложные надежды

Но нам удалось вынести конец света и выжить. Чтобы среди шороха колышущихся под дуновениями ветра листьев, щекочущих и царапающих тело сорняков, под бескрайним голубым льдом безоблачного неба стать создателями своей новой вселенной.

Спустя время я буду считать, что это случилось не зря. Нам было необходимо вернуться именно туда, откуда всё когда-то начиналось, и принять самих себя. Глупых и наивных детей, наделавших ужасных ошибок. Самонадеянных взрослых, не вынесших из них нужный урок.

— Ты обещал мне всю жизнь, — зачем-то напомнила я, начиная медленно собирать себя из осколков вновь рухнувшей реальности.

— И я выполню своё обещание, — он приподнялся на локтях и взглянул мне прямо в глаза. Так, словно спрашивал, можем ли мы двигаться дальше в одном направлении. Вместе: рука в руке, плечо к плечу, с дыханием и ритмом сердца в унисон.

И я просто кивнула в ответ.

А ночью сама пришла к нему — Кирилл спал в гостиной на продавленном, скрипучем старом диване. И если на его раскладушке мы когда-то смогли поместиться вдвоём, то здесь не оставалось ни одного шанса, поэтому я просто опустилась на пол и прижалась щекой к свисавшей с края прохладной ладони, не желая будить и не зная, что могла ему сказать.

Тогда слов так и не нашлось. Даже спустя несколько минут, когда, мгновенно проснувшись, он тоже опустился на пол и прижал меня к себе. Мы так и просидели вместе до рассвета, ничего не говоря, просто трогая друг друга: лицо, волосы, пульсирующую венку на шее, шероховатые после местной воды ладони, острые локти.

Но уже следующей ночью мы разговаривали. Нерешительно, до сих пор скованно, по чуть-чуть. Делали крохотные шажки обратно, по миллиметрам скрадывая то огромное расстояние, на которое успели разбежаться. Смотрели фотографии пса, которые исправно присылал временно приютивший его у себя Ромка, обсуждали работу и улыбались, вспоминая встречу с тем самым Васей из компании Ксюши, который наткнулся на нас растрёпанных, помятых и грязных после секса у реки.

Через несколько дней Кириллу пришлось срочно вернуться в Москву — в компании случился форс-мажор, для решения которого необходимо было его присутствие. Мы обсудили, что я приеду через неделю, как раз когда он успеет разобраться со всеми возникшими проблемами, но, спешно схватив только документы и телефон, мне удалось добраться до местного вокзала как раз вовремя, и заскочить в уже трогавшийся с перрона поезд.

— Спасибо, что не плацкарт, — это всё, что я успела сказать ему, закрывая за собой дверь купе. Потому что потом он просто схватил меня за руку и дёрнул на себя, сгрёб в охапку и целовал, не давая толком отдышаться после совершённого спринта.

До самой ночи мы смотрели в окно. Я — сидя у него на коленях, обнимая руками за шею, прижимаясь носом к виску и шумно вдыхая настолько родной тёплый хвойный запах. Он — перебирая пряди моих волос, скользя пальцами по спине, замирая в нерешительности на талии и боясь пойти дальше и погладить живот, как любил это делать раньше.

— Я действительно этого хочу, Кирилл, — шептала ему, сама прижимая его ладони к своему животу и впервые не испытывая ни доли сомнений в собственных словах. Я хотела, хотела этого чертовски сильно: быть с ним полностью, от и до, без границ и условностей. Прочувствовать вместе с ним, каково это — быть любимой женщиной, женой, матерью.

Но по мере приближения назначенного дня приёма у врача меня начинало слегка потряхивать от нервов. Кружилась голова, тошнило с первой же секунды утреннего пробуждения, передёргивало от любого резкого запаха. Словно каждое нервное окончание было напряжено, накалено до предела, и все остальные органы чувств, — зрение, слух, осязание, — тоже работали на предельном максимуме своих возможностей.

Кирилл не мог не заметить моего состояния, и предлагал мне то перенести встречу, то вообще отказаться от стимуляции и отпустить ситуацию хотя бы на год. Но я была непреклонна и не собиралась идти на попятную из-за обычных нервов.

Почему-то ни один из нас даже не подумал о том, что нервы здесь совсем не при чём.

— Вы не представляете, сколько вас таких, — с улыбкой говорила доктор, что-то щёлкая на своём аппарате, — кто наконец решается на лечение, но беременеет ещё до его начала.

Первое УЗИ показало три плодных яйца. Через пару недель — три эмбриона. А ещё через несколько — только два сердцебиения.

— Не делай вид, что всё нормально, — остановил меня Кирилл прямо в дверях клиники, схватив за плечи так грубо, что я шикнула от боли. С тех пор, как мы узнали о беременности, он обращался со мной как с фарфоровой куклой, буквально пылинки сдувал, и мне казалось это раздражающе-неправильным, лишним, нелепым. До того момента. Тогда мне захотелось, чтобы так и продолжалось дальше, чтобы этот день исчез, стёрся из нашей памяти, и всё вернулось к прежнему состоянию волшебной невесомости.