Ложные надежды

Но как же мне хорошо теперь. Когда она отдёргивает руку, как от огня, еле скрывает свою злость, бьёт словами наотмашь, приятно обжигая щёку, даже снова убегает. Гнев, страх, обида — что угодно из этого лучше, чем равнодушие, которое я так боялся увидеть. Которое она умело разыгрывала сначала, заставив меня два месяца заживо вариться в едкой безысходности.

Её появление я как всегда чувствую сразу: словно разряд тока проходит по коже и заставляет повернуться в сторону раздвижных стеклянных дверей, откуда вылетает слегка растрёпанная и непривычно раздражённая Маша Соколова. Обычно ей хватает выдержки не показывать эмоции так открыто, но сейчас её сурово сдвинутые к переносице брови и недовольно поджатые пухлые губы только радуют.

Направляется она прямиком к машине ещё до того, как я успеваю посигналить. Может быть, уточнила у Ильи или коллег, какие машины обычно посылают от лица нашей компании, но мне приятнее думать, что просто моментально догадалась сама.

Умница, Ма-шень-ка. Почему только в самый решающий момент нашей с тобой жизни ты не смогла проявить свою сообразительность?

— Ты совсем охренел, Зайцев? — она шипит разъярённой змеёй, готовой к броску, и хлопает дверцей машины так сильно, что дрожат стёкла. — Только не привлекай к себе лишнего внимания! Мы заботимся о твоей конфиденциальности! Никто не должен связать тебя с Ксюшей или со мной! — передразнивает она мои же слова, но на меня упрямо не смотрит, демонстративно любуясь стеклянными панелями офисного центра.

— Вижу, ты уже достаточно отдохнула и набралась сил, — хмыкаю и резко трогаюсь с места, отчего её буквально вдавливает в мягкое кожаное сидение.

— Куда мы едем?

— Работать, конечно же, — на автомате выдаю я, даже не задумываясь, и тут же чувствую, как рот наполняется противной горечью. Мне тошно от самого себя, от нашего с ней прошлого, от этих запутанных игр, лишённых всяких правил. — Нужно нагнать пропущенные тобой дни.

Маша молчит, а меня так и подрывает сделать какую-нибудь ещё глупость, гадость — что угодно, лишь бы вывести её на эмоции. Например, признаться честно, что последние три дня оказались для меня невыносимо долгим сроком, который стало просто невозможно выносить и дальше, терпеть ноющее и трясущееся в ломке тело.

Я начинаю нагонять пропущенные ей дни тут же. Жадно вдыхаю общий на двоих воздух, неожиданно тёплый и медовый на вкус, заполняющий лёгкие убойной дозой эйфории. Расслабляю вцепившиеся в руль пальцы и чувствую под ними струящийся шёлк волос и кожу, такую нежную и безумно горячую, манящую к себе. Невольно улыбаюсь, вылавливая среди наполнивших почти новый салон запахов именно тот самый, еле уловимый, лёгкий и нежный аромат фиалки.

— Куда именно мы едем? — ещё раз, более настойчиво спрашивает она, когда замечает, что мы двигаемся в ровно противоположном от съемной квартиры направлении.

— Ко мне домой, — трудно сказать это так, чтобы не выдать собственного предвкушения, не улыбнуться самодовольно или не щёлкнуть её под конец фразы по горделиво вздёрнутому кончику носа. — Я собираюсь работать, а не слушать очередной стенд-ап от Дианы.

— Неужели тебе не нравятся её шутки про твой неудавшийся брак? — я успеваю заметить брошенный исподтишка взгляд в свою сторону и тут же ощущаю, как по щеке полоснуло острой, режущей болью. Она режет без ножа, травит меня своей ядовитой обидой, добирается до самой сердцевины, чтобы разодрать в клочья жалкие остатки души. Только души-то давно уже нет: выжжена, вырвана и выброшена много лет назад под колёса подходящего поезда.

Но это ведь именно тебе, Маша, не нравятся её шутки про мой неудавшийся брак.

— Боюсь, что скоро в своих предположениях она доберётся до истины.

Знаю, что никогда не доберётся. Разве что окажется, что Глеб и на этот счёт взболтнул при своей вредной сестренке лишнего.

Саша не хотела от меня уходить. Не разводиться — тут она и не пыталась спорить, ведь наша семейная жизнь складывалась откровенно паршиво, — а именно оставлять меня одного в том состоянии, в котором я барахтался на тот момент, упиваясь жалостью к себе. Беспощадно уничтожал всё, чего добивался с таким трудом, нарочно отталкивал близких людей и изощрённо наказывал себя огромными дозами алкоголя и наркотиков.

Я хотел забыться, хотел сдохнуть, хотел проснуться после очередной попытки сбежать на тот свет и понять, что мне просто по-ка-за-лось. Что на самом деле я счастлив.

Развёлся я спонтанно, даже не до конца запомнив, что именно говорил и сколько денег отвалил в ЗАГСе, чтобы нас взяли вне очереди и сделали всё немедленно. Пожалуй, освободить от себя Сашу стало лучшим в моей жизни импульсивным поступком, потому что Саша действительно идеал.

Только вот оказалось, что не мой.