Я не боец. Стратег, манипулятор, может быть даже серый кардинал, но не тот, кто ринется в открытый бой. Но с ней оказывается бесполезно всё. С ней рушатся опоры и провисают перекрытия, трескаются каменные глыбы и извергаются вулканы, сходят с орбит планеты и время оборачивается вспять, отбрасывая меня на берег, на цветущее поле, на узкую маленькую кухню, где сердце впервые билось так отчаянно быстро и всё внутри трепетало от восторга.
Накапливается усталость. Наслаивается отчаяние. Нависает тяжёлым грозовым облаком ощущение, что мне никогда не выиграть это противостояние с самим собой, с восставшими исполинскими тенями совершённых когда-то ошибок, с предрассудками, неправильными выводами и наглой ложью, что разделили нас однажды, растащили по разным углам ринга и проложили пропасть в десять лет.
Иногда я забываюсь и заглядываюсь на неё, тру переносицу и еле проглатываю колючий ком злости. Хочу просто стукнуть кулаком по столу и спросить: «Что тебе нужно, Маша? Что мне ещё сделать?»
А она всё смотрит на меня и будто вскрывает, вытряхивает всех запрятавшихся внутри демонов. Влечёт к себе ту тьму, от которой я безуспешно пытался избавиться, которую, как самонадеянно думал, научился надёжно скрывать от всех.
Эти огромные округлые глаза, как у испуганной, загнанной беспощадными охотниками лани, в которых бушует настоящее синее море эмоций. Там злость на то, что я когда-то сделал, лютая ненависть ко мне прошлому, не сумевшему перебороть собственную трусость, а ещё презрение и жалость ко мне настоящему, ставшему пластиковым манекеном.
И я вглядываюсь в эти прекрасные глаза и хочу утопиться. Каждый чёртов раз, когда мы встречаемся взглядом. Каждый проклятый раз, когда надеюсь увидеть прозрачную голубую гладь, а вижу бушующий в гневе шторм. Каждый блядски невыносимый раз, когда напоминаю себе, что это — моя вина.
Она повторяет своё упрямое «мне больше не тринадцать», а я лишь гадко усмехаюсь в ответ, хотя внутренности раздирает от сдерживаемого изо всех сил истеричного хохота.
Я вижу, что тебе больше не тринадцать, Маша. Вижу это так убийственно подробно, что хочется выколоть себе глаза.
Потому что её безликие строгие офисные платья и юбки соблазнительно обтягивают изгибы фигуры, а в вырезе белой блузки иногда можно заметить слишком много того, что я никогда бы не хотел видеть или хотел бы рассмотреть поближе — сам ещё не решил. И когда она устаёт, то откидывается на спинку стула, прикрывает свои восхитительно выразительные глаза и сжимает волосы в кулак у себя на затылке. А я не могу отвести взгляд, хотя знаю, что потом придётся бороться со стояком от возникающих тут же фантазий о том, как яростно отодрал бы её на этом столе прямо здесь и сейчас.
— Сделаем перерыв на ужин, — говорю максимально жёстко, чтобы у неё не возникло возможности счесть это за вопрос. Успеваю заметить промелькнувшее удивление, быстро сменившееся на вызывающее упрямство.
— У нас есть на это время? Три дня ещё не отработаны, — парирует Маша и утыкается носом обратно в свои таблицы.
Признаться честно, я до сих пор как маленький ведусь на эту её не знающую границ гордость. Пока не вспоминаю побледневшее от страха лицо и дрожащие, искусанные губы. Пока внутренности не сжимаются от застрявшего где-то в глубинах сознания тихого и бесцветного голоса, которым она поздоровалась с Ильёй в том коридоре.
Я ведь не собирался давать ей ключ от своей машины. План состоял лишь в том, что в случае тревоги я помогу ей выйти и сам увезу в безопасное место. Но побежал следом за ней, как голодный зверёк, учуявший аппетитный запах.
И смог прикоснуться к ней настоящей. Уязвимой. Испуганной. Беспомощной. Ищущей поддержки, нуждающейся в помощи, которую я мог и хотел, так отчаянно сильно хотел ей дать. Сжимать в своих объятиях, совсем как в нашей прошлой жизни, гладить её по волосам, — Господи, до чего же мягкие у неё волосы, словно погружаешь пальцы в жидкий шёлк, — и касаться губами виска. Еле-еле. Чувствуя тепло её кожи.
У меня уже крутится на языке очередной очень правильный ответ, но мешает входящий звонок от Глеба. Его голос сразу даёт понять: что-то не так.
— Маша с тобой? — сходу спрашивает он, и я нарочито неторопливым шагом ухожу в коридор, где очень кстати оставил сигареты.
— Да.
— У нас появилась проблема. Посмотри в сообщениях и дай мне знать, что делать.
В сообщениях от Глеба фотографии. Скамейку, стоящую у входа в общежитие, я узнаю сразу. Увы, сидящего на ней человека — тоже.
— У тебя ещё будет время всё отработать, Ма-шень-ка. Лирицкий ждёт тебя обратно только во вторник, — поясняю спокойно, хотя внутри меня уже выжигает дотла. На этот раз не только яростью. Ещё — страхом.
Пальцы по инерции движутся по экрану телефона. Заказываю еду, даже не глядя, что именно беру, потому что мысли всё равно заняты только проигрыванием партий, одна за другой, в поисках самого оптимального варианта. Эта ошибка может стать фатальной.