Огненосцы ограждали толпу плотным строем, готовые отразить любое посягательство иноверцев, и переглядывались со своим старшиной в ответ на любое подозрительное действие в толпе.
Стоял шум и гам, как на рынке в ярмарочный день, но все голоса мгновенно стихли, когда у невысокой кафедры на верхней ступени вдруг возник маленький служка прелата Акке и тихим робким голосом объявил:
– Выступает его преосвященство преподобный монсеньор прелат Севера отец Симоне Буккапекки. – И так же бесшумно, как поднялся, спустился вниз.
– Какой хорошенький, – отметила стоявшая рядом с Дитя дама в шёлковом вдовьем кушаке.
– У прелата всегда был прекрасный вкус на смазливых мальчишек, – усмехнулось их высочество.
– Что? – женщина вытаращилась на Ночную Гарпию, как жаба.
– Себе же выбирал.
– Прошу прощения? – часто захлопали глупые глаза.
– Забудьте.
Толпа, готовая к нисхождению на неё религиозного откровения, застыла в ожидании.
Резные ворота кирхи туго отворились, и на пороге возникла облачённая в молочного цвета сутану с золотым поясом фигура священника. Аккуратный, чистенький, грудь колесом, на лице печать глубокой озабоченности проблемой просвещения погрязшего в вере в ложных идолов человечества.
Прелат сложил руки перед лицом и начал молча молиться.
– Вонючий холуй, – хмыкнуло Дитя, притаившись за постаментом, на котором была установлена статуя святой Гуннильды. Фыркнуло, по-пиратски откупорило зубами бутылку вина, которую принесло с собой через половину города ради распития во время проповеди, куда его загнала Петра в качестве наказания за сквернословие в адрес монсеньора, и сделало глоток.
– Бутылку, ваше высочество. Немедленно.
Дитя обернулось. Это был Ингемар, старшина Огненосцев. Он решительно смотрел в покрытое от линии роста волос по самый кончик носа краской лицо.
– Своё пора бы носить, – буркнуло Дитя, без особого желания оторвав губы от горлышка.
– Во время проповеди запрещается распивать спиртные напитки, ваше высочество, – настоял страж, всем своим видом давая понять, что никуда не уйдёт, не изъяв запрещённый предмет.
– Инге, исчезни. Без тебя тошнит.
– Отдайте бутылку, и я уйду, – спокойно произнёс Огненосец, вглядываясь в недовольное покушением на свою собственность чумазое лицо.
– А если я скажу нет? – наглые глаза Ночной Гарпии приобрели привычное холодное выражение, от которого у человека, не привыкшего к угрозам, душа уходила в пятки быстрее, чем он успевал сообразить, что по направлению к его шее с протяжным звуком «з-з-з-ы-к» стремительно несётся заточенное лезвие кинжала. Впрочем, искушённый в плане опасности для жизни воин едва ли проникся исходящим от Гарпии однозначным намерением защитить свою вещь, которое вполне могло перерасти в рукоприкладство с самыми печальными последствиями для обеих сторон, вплоть до случайных жертв.
– Не вынуждайте меня, – землистое лицо Ингемара, пусть и скрытое наполовину густой бородой, осталось невозмутимым.
– Не вынуждать что? – полезло на рожон Дитя.
– Отнимать её силой.
– Жить надоело? Не тяни руку, как нищий, иначе тебе бросят медяк.
– У меня приказ.
– А мне приказывать может только отец.
– А также ваша мать, мать короля, леди Улисса, сэр Ричард и его святейшество кардинал, если память вас вдруг подвела. Ваше высочество, либо вы сами отдадите мне бутылку, либо я отберу её силой, поверьте.
– Хах, я могу узнать, чем вызван интерес? – переливчатые зеленовато-голубые глаза хищно сощурились, а цепкие пальцы сильнее сжали овитое оплёткой горлышко. – Можно подумать, я пью у кирхи впервые.
– Вот именно, – согласился Ингемар. – Это распоряжение её светлости. Личное распоряжение.
Дитя обернулось и обнаружило устремлённые в его сторону злющие глаза Улиссы, Петры и Ричарда; рядом с ними стоял понурый Теймо Корбел, которого пригнали на службу, по всей видимости, тоже без его на это согласия.
– Со своей озабоченностью моим пьянством они опоздали на год. Так ты теперь моя нянька? Когда лягу спать, подоткнёшь мне одеяло?
– Не стоит ёрничать, я всего лишь выполняю приказ.
– Я тоже выполняю, когда папеньке неохота руки в крови марать. Но он король, а ты с каких пор стоишь на задних лапках перед выжившими из ума старухами? Командир-то твой единоправный далеко. Сидит на троне из золота да слушает пение девственников.
Однако этот грубый выпад в сторону матери короля и кардинала Ингемар оставил без внимания и со свойственной ему выдержкой ответил:
– С тех пор как его святейшество сделал меня её личным охранником и поверенным.
– О, так это повышение? Стоит отметить.
Дитя поднесло горлышко бутылки к губам и сделало неторопливый глоток.
В этот момент из-за облаков выглянул тонкий солнечный луч и засверкал на белокурых, небрежно разбросанных по плечам волосах так ярко, будто в них были вплетены золотые нити. Точёный, лишенный какого-либо изъяна подбородок переливался атласом, выразительные глаза меняли свой цвет то на светло-мятный, то на нежно-лазурный и будто светились изнутри, губы стали алыми от вина.