Когда солнце появлялось над горизонтом, восточная стена кирхи вспыхивала огромными разноцветными стеклянными полотнами, на которых святой Нимилий сходил с крошечной лодки на берег Валевора, держа в руках цветок чистотела, и люди перед ним падали ниц, бросая в воду изображения деревянных идолов. Когда солнце близилось к зениту, изображение Великого прибытия приглушалось и уступало место центральной южной стене, где Нимилий совершал чудеса: клал длань на лоб глухому старцу Подесту и возвращал ему слух; давал испить воды слепому сыну его Иллею, вернув ему зрение; находил воду среди мёртвой пустыни чёрного песка близ Голой башни; усмирял пламя, пожирающее Одинокую твердыню. Третья стена на западе загоралась после полудня и живописала о гонении Нимилия с земли Валевора богиней-блудницей Малам, в чертах которой без особого труда и воображения угадывался лик Чарны. А четвёртая, выложенная самыми мрачными красками над северным входом, стена показывала тело истерзанного богиней старца с вырванным сердцем, которого Мать Скорби бросала в воды Мёртвого пролива.
По слухам, которые блуждали по Туренсворду, четвёртую стену должны были украшать куда более жизнеутверждающие картины событий из жизни святого, где он оживлял удушённого матерью младенца и изгонял проказу из нищих, но, едва переступив порог Туренсворда, бабушка короля потребовала у архитектора переделать чертежи и изменить витражи на те, что одобрила она сама.
Корвен, поддерживаемый сэром Виллемом и королевой Иммеле, осмелился вступить со старшей леди Адельхейда в откровенный конфликт и высказать своё мнение королю – слишком жестокой получилась картина смерти святого Нимилия, над которым глумилась кровожадная богиня, а потому желание леди Улиссы видеть сию картину в кирхе может быть воспринято в штыки приверженцами веры в богов Норинат и привести к некоторого рода трениям среди народа. Но его доводы оставили без внимания.
Также поговаривали, что камергер и сэр Виллем, в котором он и здесь обрёл единомышленника, выразили свои опасения, связанные с тем, насколько сильно ускорился темп строительства кирхи. Если пару месяцев назад датой окончания работ называлась следующая зима, то сейчас храм уже оказался практически готов. Спешка была настолько головокружительной, что вызывала у приближённых к королю массу смешанных чувств. Ведь, как показывала история возведения первого балкона, ведущего из тронного зала, ещё в начале становления династии Роксбургов скорость была уместна лишь среди воинов, гонцов и колесничих, но ей никак не было места в строительстве, где важнее были внимательность и надёжность исполнения сложных конструкций, что король Дитман I, в насмешку прозванный Зодчим, понял лишь тогда, когда новый балкон, сооружённый всего за неделю, обвалился, погребя под собой его любимую супругу.
Впрочем, ответ на вопрос, к чему такая торопливость, нашёлся очень скоро, когда Улисса Абертон объявила, что её внук примет корону только в новой кирхе, а никак не в тесной часовне Туренсворда, где церемонию предполагалось провести изначально, потому что, цитируя её: «Не пристало истинному королю и единственно угодному Богу наследнику своего отца принимать титул на месте, куда ступала нога нечестивой еретички, к тому же в неподобающе крохотном, как чулан для угольного совка», чем ещё более утвердила придворных во мнении, что разум старухи одолел маразм с примесью безумия. Что именно задевало нежную душевную струну бабушки короля в погоне за вожделенной церемонией коронации – скромные размеры часовни или факт, что её посещали королева Суаве и принцесса Вечера, – история умалчивала, да и сами скептически настроенные Корвен, сэр Виллем и королева Иммеле не испытывали особого желания это узнавать. Сама же старшая леди Аранских холмов в свою очередь предпочитала опускать тот факт, что в своё время её родная дочь родила от такого же богомерзкого еретика, алкоголика, да ещё к тому же по факту двоежёнца.
И пока погрязшее в скверне помещение нуждалось в очистительных молитвах монсеньора и держалось закрытым на амбарный замок, все религиозные церемонии осуществлялись на ступенях недостроенной кирхи, сам камень площади у которой, по заверению отца Буккапекки и его подхалима Ипатия, уже был освящён взором горящего в небе Единого Бога и богоугоден, в отличие от замковой часовни, спрятанной в тени закутка крошечного дворика в окружении лжеидолов.
Прелат должен был появиться с минуты на минуту. Прихожане, желающие услышать первую проповедь наместника самого кардинала на востоке, столпились вокруг ступеней в храм, напряжённо тянули шеи и галдели о том, как плохо в этом году жеребятся кобылы, что газы нужно лечить варёным выменем и куриной ножкой, что Глуас опять нашептал местному дураку, чтобы тот снова бродил по округе без штанов, о том, что на рынке давеча торговец из Шеноя торговал отловленными лунными крысами по крефу за штуку, как мавки опять распугали в Руне златоглавок и какой чудный омлет получается из рябчиковых яиц.