Ложный король

– Чудовище! Ты чудовище! – надрывала надсаженную криком глотку старуха.

– А ты только что это заметила, да?

Всклокоченные испачканные кровью волосы больше не переливались тёплым золотом на солнце, атласный белый подбородок окропляли мелкие алые капли, потемневшие глаза отливали сталью.

Сбежались все: Алмекий, Корбелы, камергер. Напившаяся крови фальката устремилась снова в ножны.

– Кровь?

– Что случилось?

– Откуда кровь?

– Вы ранены?!

– О, боже!.. Стража!!

Алмекий помог Улиссе встать.

– Чудовище! – рыдала леди Адельхейда, указывая наказующим перстом в сторону Дитя. – Взять! Заковать! Ты ещё об этом пожалеешь! Тварь! Гадина! Отребье! Проклятое дитя! Отребье проклятого рода!

– Да пошла ты, старая шлюха, – залитое кровью лицо Дитя вдруг обрело выражение пресыщенного насилием удовольствия. – А ударишь Дункана ещё раз – я сверну тебе твою куриную шею.

– Уберите, – прошипела униженная леди Улисса Ингемару. – Во дворец, немедля! В клетку!

Но никто не двинулся с места.

– Уберите отсюда эту дрянь!

Видя, как никто из всей многотысячной толпы свидетелей не решается исполнить волю бабушки короля, Дитя расплылось в зловещей улыбке. Оно сдуло с взопревшего лба белокурую прядку, подошло к Ингемару и помогло ему встать на ноги.

– Бабуля очень просит, – стальные глаза смотрели на Огненосца будто из другого измерения. – Нельзя её разочаровывать. Пойдём.

Униженный разрешением Дитя увести себя под конвоем, Ингемар кивнул победителю. Они развернулись и пошли в сторону дворца, сопровождаемые исполненными ужаса взглядами.

– Чудовище, – продолжала шептать Улисса, глотая слёзы. – Чудовище… Иммеле, это проклятая Иммеле, всё она…

Вдруг женщина замолчала, потревоженная звуком открывающегося маленького серебряного замочка, и огляделась.

– Ричард? – проронили белые тонкие губы. Её сын вместе с Петрой уже сидел в карете, скрытый от глаз посторонних пологом, но она знала, что сейчас произойдёт.

– Ричард?..

Ветер заиграл тихой мелодией серебряного колокольчика, еле слышной, но настолько жуткой, леденящей кровь своим древним, запретным даже в этих землях мотивом, что, казалось, у всех, кто слышал этот звон в тот момент на площади, где-то глубоко внутри, в самом потаённом уголке подсознания, где кроются страхи тьмы и чудовищ, поднял голову давно забытый ужас перед проклятым заклинанием самой страшной из богинь.

«Тьма, и мрак, и страх ночной

Пребудет здесь всегда,

Из Чарны уст прольётся кровь

И одарит жизнью вас.

Прячься, прячься, смертный муж,

Найдут они тебя.

Лишь Чарны магия одна

Спасёт, лишь сердце дай».

– Чарна! Это магия Чарны! Среди нас колдун! – закричал местный юродивый и бросился убегать, быстро потерявшись в толпе.

В воздухе повисло тягостное ощущение тревоги, перерастающей в панику. Внезапно налетевший порыв морозного ветра принёс тошнотворный запах мёртвой плоти. Закололо в глазах, будто в них попал песок.

– Больно!

– Я ничего не вижу! – послышались крики то тут, то там.

– Мои глаза!..

Скрежет. Тихий, пробирающий до костей скрежет. Он доносился отовсюду, будто рядом за кирхой, в стороне моста, под землёй терлись друг о друга петли ржавых замков. Раз, два, три…

«И сердце ты своё отдашь,

Коль жить ты жаждешь сам,

Но будешь ты теперь ей раб,

Невольник навсегда».

Скрежет прекратился. Толпа, обуреваемая ужасом перед древними враждебными богами, осеняла себя знаком Четырёхлистника.

– Кончилось?

Улисса повернула голову и увидела ЕГО. Трясущейся в страхе рукой она начертила перед собой, как щит, знамение Единого Бога и кинулась прочь, чтобы скорее укрыться в карете.

Это был один из безликих стражей, чья маска была разрублена фалькатой пополам на такую глубину, что человек, получив такую серьёзную рану, просто не выжил бы.

Он стоял и безучастно, даже отрешённо, смотрел ей вслед или, лучше сказать, сквозь неё круглыми дырками вместо человеческих глаз, а из рубленой трещины на его маске, которая будто лепилась к его лицу, текли, спускаясь по шее к железному щиту на груди, струи густой чернильной крови.

Глава 18 Одна кровь

– Что, Роса, хочешь поговорить? Ну, садись. Только тебе следует знать, что я не самый лучший собеседник. Для этого обычно нужно быть либо друзьями, либо собутыльниками, а я не поклонник ни людей, ни бутылки. А почему ты спрашиваешь про Корвена? Да, мы любим играть в шахматы – а ты за нами наблюдала? Ладно, я не злюсь. Что же, с Корвеном мы, пожалуй, дружим, но наши отношения не дошли до той стадии, когда люди говорят друг другу всё самое сокровенное. Я не позволяю такому случиться. Не знаю, способен ли я вообще говорить о самом сокровенном. Что удивляешься? Да, оно, это сокровенное, у меня есть, я же живой. Нет, наверное, Корвен мне больше наставник, чем друг, поэтому он вряд ли когда-то что-то от меня узнает – такой уж я, что поделать? Старик не виноват, он вообще хороший человек. Таких сейчас мало. Но что моё, то моё. Не все хранители казны скрытные – я скрытный. Он не в обиде. Нет, Роса, давай кувшин сюда, присядь. Я сам тебе налью. Это мандариновый сок? Мы с тобой оба – слуги в этом мире. Не стесняйся.