Ложный король

Инто жадно вдыхал прохладный горный воздух, насыщенный запахом свежей листвы и холодного камня. Он вдыхал так глубоко и часто, что голова его совсем скоро начала кружиться, и он лёг, закрыв лицо руками, закованными в тяжёлые цепи.

Повозка медленно выехала из Туренсворда и проследовала по главной улице. До уха Инто долетел шум, похожий на рокот волн в взволнованной Руне. Вдоль дороги на протяжении всего его пути стояли зрители. Инто привстал на локоть и обвёл толпу зевак мутным взглядом. Зрители стояли так тесно, что тут и там вспыхивали драки из-за давки. Остальные же, кого борьба за более выгодное место лицезреть висельника не задевала, стояли молча, с застывшими в выражении туповатой заинтересованности лицами. Только вездесущая жестокая детвора бежала за повозкой с палкой и верещала: «Вздёрнуть его! Вздёрнуть!», и их ничуть не смущало, что говорили они о ещё живом человеке. Лица их были вовсе не свирепыми, но задубевшими в своей тупости и скудоумии. Призывы вздёрнуть всё сыпались и сыпались, оказавшись такими обидными, что Инто был готов спрыгнуть с повозки и треснуть кому-нибудь из этих малолетних баранов прямо в ухо. Из глубины души рвался истошный крик. «И вот их-то я когда-то мечтал защищать?!» С ужасающей своей сутью ясно предстала собственная беспомощность, которая сменилась горькой яростью. Окружённый жаждущей лицезреть его убийство тупорылой толпой, с горящим от стыда и гнева лицом, Инто почувствовал, что сейчас заплачет.

Толпа у самого края дороги теснилась всё сильнее, тянула шеи, толкалась, становясь на цыпочки, лезла на деревья и карабкалась на балконы, облепляла окна, с какой-то людоедской жадностью желая заглянуть в самую глубину повозки, жадностью, которая, казалось, могла удовлетвориться только тогда, когда им удастся прощупать глазами каждый сантиметр тощего тельца мальчишки в лохмотьях, которого везли убивать. Даже из каждого окна высовывались возбужденные лица с жаждущими зрелища глазами.

И он чувствовал ненависть ко всем этим людям, жгучую ненависть, которая очень скоро превратилась в слёзы.

– Скоро мы доедем? – спросил Инто, чувствуя, что сейчас упадёт в обморок.

– Так ещё минут десять, – ответил Бен, отерев слезу рукой и обернувшись. – Ты это… лучче ляг, а то эти повылупились на тебя – смотрят.

Инто не хотелось лежать, как труп. Ещё належится. Он сел.

Совсем скоро стал виден эшафот: голый страшный помост, кое-где виднелись старые пятна высохшей крови, над которыми вились мухи. Вот так выглядела точка, которую жизнь поставит на его мечте.

Повозка остановилась: они подъехали к эшафоту. Инто хотел приподняться, но у него не хватило сил. Он согнулся. Бен подал ему руку.

– Идём.

– Это же не больно? – спросил Инто, и его голос прозвучал не громче шёпота, хотя шептать он не собирался.

– Верёвка хорошая, – прозвучало сомнительное ободрение. – Узлы вязать умею. Оно быстро.

Вся площадь казалась вымощенной головами, только правый её край пустовал, огороженный Огненосцами. Там, на другом помосте, который обычно ставили к церемонии наречения новых кирасиров, в резном кресле сидел король с супругой и две зловредные женщины с веерами, которые, прикрываясь ими, о чём-то перешептывались и закатывали глаза. Королева Иммеле, склонившись на подлокотник, устало прикрывала глаза рукой. Среди незнакомых лиц в толпе Инто вдруг увидел заплаканную Данку и мужественно сдерживавшего позыв разреветься Альфреда. Отец Ноэ тоже был там и тихо читал молитву. Инто не сомневался, что молились за него, и, несмотря на то, что в нового бога он не верил, ему стало легче.

– Всё.

Инто сделал знак Бену, что не нуждается в его помощи, и встал, чтобы на ватных ногах спуститься с повозки и затем взойти на эшафот. Кто-то завопил. И вопль тот был преисполнен такой невероятной скорби, что даже мужчины застонали. Вопила какая-то женщина. Толпа зароптала, силясь найти источник звука.

– Кто?

– Кто? – вертели люди головами, точно куры, и очень скоро увидели её. Это была мать Инто. Она, подхватив юбки, простоволосая, мчалась к сыну, но толпа оттеснила её в сторону, не дав дорогу. Она кинулась в сторону королевского помоста.

– Мой сын! – кричала она, рыдая. – Мой сын! Пощадите, ваше величество, пощады!

По лицу величества было заметно, что крики матери поселили в его душе достаточно сильную смуту, но он движением руки, хоти и не без секундного колебания, приказал Ингемару увести крикунью.

Уже смирившийся с неизбежной участью, Инто снова почувствовал в груди протест против смерти и схватился за перила, чтобы не упасть.

– Мама…

Его мать, брыкающуюся, извергающую проклятья в адрес короля, под неистовые крики других женщин увели.

Инто сделал знак Бену, что готов.

– Ну, давай, парень, – палач по-отцовски положил Инто руку на плечо, и почему-то Инто вовсе не был на него зол.

– Хорошо, что всё скоро закончится, правда? – его последняя улыбка получилась ужасно скверной.

Его подвели к небольшой табуретке, над которой висела петля из грубой верёвки. У Инто потемнело в глазах. Боясь, что вот-вот упадёт, он поспешил встать на табурет. Лучше быстрее, чем оттягивать страшное.