Лубянские чтения – 2020. Актуальные проблемы истории отечественных органов государственной безопасности

Ясность в порядок разграничения подсудности военных трибуналов и компетенции Особого совещания должен был внести приказ, изданный в апреле 1943 г. НКВД СССР, НКЮ СССР и Прокурором СССР, «О недочетах в работе следственных органов, судов и прокурорского надзора по делам о пособниках немецко-фашистских оккупантов», п. 2 которого предписывал «советских граждан, не состоявших на службе у немцев, но уличенных в добровольных интимных или близких бытовых отношениях с личным составом оккупационных войск или чиновниками фашистских карательных и административных органов, в тех случаях, если имеются данные, что по своим связям они могут быть использованы для оказания помощи врагу — арестовывать как социально-опасный элемент (СОЭ) по ст. 35 УК РСФСР (ссылка и высылка) и дела о них направлять на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР». При этом дела об изменниках Родине, пособников немецко-фашистских оккупантов, кроме случаев, предусмотренных п. 2 приказа, следовало передавать на рассмотрение военных трибуналов войск НКВД округов, областей[572]. Однако, несмотря на принятие данной директивы, Особое совещание продолжило практику привлечения к ответственности коллаборационистов.

Совместным приказом НКВД и НКГБ СССР от 1 октября 1943 г., предписывалась передача в Особое совещание законченных производством дел в отношении полицейских; приказом НКВД СССР от 28 февраля 1944 г., дела участников созданных немцами антисоветских формирований из числа репрессированных народностей Северного Кавказа; совместной директивой НКВД и НКГБ СССР от 15 марта 1945 г. — законченные следствием дела на арестованных гитлеровских пособников, эвакуированных в отдаленные лагеря из западных окраин СССР[573].

Согласно Инструкции о порядке содержания осужденных к каторжным работам в лагерях НКВД, утвержденной приказом НКВД СССР от 11 июня 1943 г. № 00968, за нарушения режима содержания указанные лица могли быть арестованы и привлечены к уголовной ответственности с рассмотрением дел на Особом совещании при НКВД СССР[574].

В соответствии с Положением о спецкомендатурах НКВД, утвержденного постановлением СНК СССР от 8 января 1945 г., дела о побегах, бандитизме и контрреволюционных преступлениях, совершенных лицами, находящимися на спецпоселении, в том числе коллаборационистами, направленными в ссылку в соответствии с постановлением ГКО № № 9871с, подлежали рассмотрению Особым совещанием при НКВД СССР[575].

Еще в ноябре 1938 г. приказом НКВД СССР от 26 ноября 1938 г. № 00762, изданным во исполнение постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», предписывалось на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР направлять дела с заключением прокурора в случаях, когда имеются в деле обстоятельства, препятствующие передаче дела в суд (опасность расшифровки ценного агента, невозможность в судебном порядке использовать доказательства, изобличающие виновность арестованного, в то время, как виновность арестованного несомненна)[576].

Однако, как отмечают исследователи, на практике направлению в Особое совещание подлежали дела, которые, исходя из оперативной либо политической целесообразности, не могли быть рассмотрены в судебных органах, т. е. фактически данный орган внесудебной репрессии никакими нормативными рамками стеснен не был и мог принять к своему производству практически любое дело[577]. Как правило, подведомственность дел Особому совещанию предрешалась заранее, с момента ареста, а иногда даже раньше, чем производился сам арест. Нередки были случаи, когда за отсутствием убедительных доказательств следствие опиралось на искусственно создаваемые так называемые оперативные соображения и нежелание подвергать расшифровке в суде методов оперативной работы, которыми и мотивировалось направление дел в Особое совещание. Это приводило упрощенчеству в сборе доказательств вины арестованных и укоренению порочных методов в следственной работе[578]. В ряде случаев дела основывались только лишь на агентурных данных либо на показаниях одного свидетеля, зачастую противоречащих позиции обвиняемых, категорически отрицавших свою вину[579].